Сердце огненного острова

Она медленно подняла на него глаза. Теперь он лежал так близко от нее, что она отчетливо видела линии и морщины на его лице, мелкие бугорки и шрамы. Его узкий рот под рыжеватой бородой был растянут в доброй улыбке, а глаза под короткими ресницами синели, словно море в безветренную погоду. Честные глаза, которые не умели что-то утаивать, но не позволяли и обманывать себя; для этого они, пожалуй, слишком много всего повидали.

– Ты не первая, за которую я заплатил, – снова заговорил он. Поймав пораженный взгляд Флортье, он усмехнулся. – Ведь я жил в городках золотодобытчиков и в Париже – как ты думаешь? Я сразу тебе сказал, что я всего лишь мужчина. – Его глаза блеснули, но тут же снова посерьезнели. – Когда я гляжу на тебя так, мне становится почти что стыдно. Я надеюсь, что всегда хорошо обращался с дамами.

Долгое время он просто смотрел на нее. Интенсивность его взглядов была ей неприятна, но все-таки от них у нее что-то размягчалось, таяло внутри, словно медленно нагревающийся воск. Словно он пытался заглянуть за ее хорошенькое личико и понять, кто она такая.

– Что сделал с тобой этот мерзавец? – проворчал он и протянул пальцы к щеке Флортье. Она поспешно повернула голову и уткнулась ртом и подбородком в подушку. Ей очень хотелось, чтобы он дотронулся до нее, но она ужасно боялась этого. После этого ей будет еще тяжелее возвращаться к Киан Джаю.

– О чем ты задумалась, Цветочек? – спросил он.

Флортье глядела перед собой. Еще никто и никогда не спрашивал ее, о чем она думала, о чем мечтала. Прежде она так часто мечтала о красивых платьях и украшениях, о беззаботной жизни и богатом доме. Мечты были яркие, смелые. В доме Киан Джая она жила теперь в роскоши, но это ее больше не радовало, потому что цена была слишком высока. Она тосковала о свободе. Мечтала избавиться от страха. Чтобы никогда больше не ложиться с мужчиной за деньги или против воли. Мечтала снова увидеться с Якобиной. И все это пока было ей недоступно. А может, и всегда будет недоступно. Флортье продала не только свое тело, но и все свои мечты.

Но все же перед ее внутренним взором возникла картина, как она сама скачет вдоль моря на коне. На ее лице – улыбка, волосы развеваются за спиной; из-под копыт лошади летят песок и морская пена. Возможно, та картина больше всего соответствовала ее представлению о свободе, к которой она всегда безуспешно стремилась. И уж теперь ни о какой свободе не было и речи.

– О лошади, – прошептала она, наконец. – Мне бы хотелось иметь лошадь.

– Ты умеешь ездить верхом?

Она смущенно покачала головой и легла животом на подушку. Впервые она села на лошадь, когда жила в Расамале. Тогда они с Джеймсом скакали верхом по окрестным зеленым полям и склонам. Но ей всегда нравился запах лошади, тепло ее тела.

– Три года назад я приобрел имение в Англии, – тихо сказал Холтум. – Недалеко от Лондона, с видом на Темзу. Моя жена настояла на том, чтобы мы купили еще и лошадей.

Флортье тут же опустила глаза и потерла бокал большим пальцем. До этого мгновения она и не задумывалась о том, женат ли Джон Холтум, и хотя знала, что на ее судьбу это никак не влияет, все равно ощутила сильный укол.

Он тяжело вздохнул.

– Теперь у меня больше нет жены, но лошади по-прежнему стоят в конюшне. Зимой я живу там и каждое утро езжу верхом. Конечно, не так лихо, как ковбой, но прилично.

Пульс Флортье участился.

– Она… что?.. – Она посмотрела на него из-под опущенных ресниц.

– Мы расстались. – Он потер подбородок сгибом пальца. – Нет, я не могу сказать, что наш брак был ошибкой. Ведь иначе у меня не было бы сыновей, а они замечательные ребята, моя гордость. Им десять и восемь лет. – Его глаза сверкнули, но потом снова помрачнели. – Но мне следовало бы догадаться, что у нас с Анной брак получится недолгим. Мы с ней слишком похожи. Мне нравились поначалу ее упрямство, энергия и решительность. Но все это хорошо для короткой связи, а не для семейной жизни. Мы ездили вместе на гастроли по Нидерландам, Германии и Австрии, я – со своими пушечными ядрами, она – с конными номерами. Но на первом же представлении в Вене я получил тяжелую травму. – В его лице что-то дрогнуло. – Еле выжил и шесть недель лежал в больнице. Анна навещала меня почти каждый день. Так мы сблизились, и я предложил ей руку и сердце. – Он задумчиво кивнул. – Мы прожили несколько благополучных лет, но потом она заявила, что я должен отказаться от своего номера. И, прежде всего, от поездок по всему миру. Возможно, – уголки его рта поползли вниз, – что я эгоист и думаю лишь о себе. Но ведь я циркач душой и телом. От этого ведь не избавишься вот так сразу, да я и не хочу избавляться. – В его глазах сверкнули искры, когда он в упор посмотрел на Флортье. – Недаром говорится, что истинный циркач женат только на цирке. Тем не менее, – в его басовитом голосе зазвучала осторожная нотка, – тем не менее, я надеюсь, что Амур еще вспомнит обо мне.

Он произнес эти слова с такой искренностью, что у Флортье учащенно забилось сердце. Хотя, конечно, разве она могла на что-то надеяться? В ее-то положении?