Сердце огненного острова

– Хм-м, – без особого воодушевления ответил Йерун. Некоторое время он просто сидел и смотрел перед собой, потом отложил карандаш и соскочил со стула.

Якобина удивленно смотрела, как он обошел вокруг стола и направился к ней.

– Ты уже все сделал?

Он прижался головой к ее животу.

– Возьми меня на колени, нони Бина!

– Только когда ты все напишешь.

Он потер кулачками глаза.

– Но я очень устал, – жалобно захныкал он.

В эти дни Якобине было особенно тяжело проявлять последовательность. Ее сердце сжималось от боли, когда она глядела на детей, когда они смеялись и ластились к ней, не подозревая, что нони Бина скоро их бросит. Возможно, поэтому у нее не хватало храбрости, чтобы поговорить с майором и госпожой де Йонг. Хотя ей пора было это сделать – настроение, царившее в доме, начинало ее угнетать.

Правда, после той ужасной выходки майор больше не пытался к ней приставать, но и она не решалась попадаться ему на пути. Ей казалось, что его глаза постоянно следили за ней, даже если она знала, что он уехал в многодневную экспедицию. И хотя она мысленно называла себя идиоткой и понимала, что он едва ли явится ночью в ее комнату с нехорошими намерениями, она не только запирала перед сном дверь, но и ставила перед ней стул. В безопасности она чувствовала себя только вместе с детьми, или когда в доме находилась госпожа де Йонг.

– Ладно, иди ко мне, – прошептала она и протянула руки к Йеруну. Он с трудом поднял ногу, но смог залезть к ней на колени лишь с ее помощью и прижался щекой к груди.

– Ида тожжжже! – Выдвинув нижнюю губу, девчушка обиженно посмотрела на своего брата и Якобину.

– Сейчас у меня сначала немножко посидит Йерун, – сказала Якобина, обнимая мальчика, – а потом сядешь и ты, хорошо?

Ида неуверенно кивнула, с глубоким вздохом опустила голову и покрутила в пальцах карандаш.

Якобина осторожно поднимала и опускала колени, качая обмякшего Йеруна. В присутствии детей ей дышалось легче. Невинность и чистота Йеруна и Иды, которые ничего не знали о страстях, обуревавших взрослых, о вине и грехе, о мутных, нечистых водах, а жили в своем маленьком и безопасном мире, рождали у Якобины ощущение безопасности.

Она с улыбкой посмотрела на мальчугана, закрывшего глаза.

– Как твой зуб? – тихонько спросила она. Уже несколько дней в десне был хорошо виден новый резец, большой и крепкий. Йерун что-то пробормотал, и Якобина нагнулась к нему. – Что ты сказал?

– …болииит, – прошепелявил он.

Якобина погладила его по щеке и обомлела. Он был просто раскаленный, горячее обычного. Присмотревшись, она увидела капельки пота на его верхней губе.

– Ида, поди-ка сюда. – Она наклонилась вперед и, протянув руку к девчушке, потрогала ее лоб и щеки. Ида тоже была горячая и потная, но не больше обычного в такую влажную жару, а ее удивленные глазки казались ясными.

Страх сжал сердце Якобины, хотя она все еще сомневалась – может, зря она впала в панику. Но таким вялым и обессиленным Йерун не был на ее памяти ни разу. Он всегда носился и прыгал, как веселый щенок. Тут, на Суматре, госпожа де Йонг еще строже, чем в Батавии, следила за тем, чтобы Мелати вовремя укладывала малышей спать, а дети много находились на свежем воздухе, ели много свежих фруктов, овощей и рыбы.

– Мелати! – во все горло закричала Якобина, прижимая к себе мальчика. – Мелати! Скорее!

Прислонившись спиной к стене, Якобина сидела на циновке под окном в комнате детей, тихонько раскачивалась и напевала, утешая Иду. Девчушка лежала у нее на руках, уткнувшись заплаканной мордашкой в плечо Якобины, и сосала свой большой палец. Волнение сегодняшнего утра, тревожное ожидание врача, которого Винсент де Йонг лично привез из Телукбетунга, выбили из равновесия впечатлительную девочку, а чужой дядька, который ощупывал ее и заглядывал в рот, ее просто испугал. Хотя доктор Деккер, молодой, круглолицый, с пушистыми рыжеватыми усами и пышной шевелюрой, умел разговаривать с детьми, она долго рыдала и никак не могла успокоиться.

Якобина взглянула на кровать Йеруна, и у нее перехватило дыхание. Мальчик лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Только иногда по его телу пробегала судорога, и тогда он стонал. Мелати стояла на коленях перед кроваткой и обтирала лоб ребенка влажной тканью. Якобина прочла в ее глазах такую же озабоченность, такой же страх, как у себя самой.

– Кабар Ягат? – шепотом спросила Якобина о сыне Мелати. Она была уверена, что Мелати каким-то образом поддерживала контакт со своей семьей, жившей в кампонге Батавии. Возможно, через кого-то из рыбаков или лодочников в Кетимбанге – всякий раз, когда Мелати возвращалась после поездки туда с госпожой де Йонг, у нее сияли глаза, и она казалась одновременно счастливой и печальной.

На лице бабу появилась слабая улыбка, и она кивнула.

– Ягат баик.

– Хорошо, – прошептала Якобина и прижалась щекой к волосам Иды.