Сердце русалки

Маленький непоседливый Ганс стал высоким и сильным подростком, таким же энергичным любителем приключений, как был во младенчестве. Глядя на этого стройного подтянутого мальчика, который уже перерос собственную мать, сложно было представить, что когда-то он голышом носился по дому, ел насекомых и отказывался от радостей цивилизации. Разумом ребенок первое время действительно отставал от сверстников, но грамотное воспитание и полноценная учеба через пару лет сделали из него «человека». Уже к тринадцати годам он не только читал и писал, но и обладал развитой памятью, завидной внимательностью, дружил с точными науками и логикой. Хоть врачи и пугали, что такого «дикаренка» не переучишь, а черные ногти говорят о какой-то жуткой наследственной болезни, но этими самими руками Ганс весьма ловко орудовал: мог играть на фортепьяно и сносно для подростка рисовать. Ганс прекрасно управлялся и акварельными кистями, и крестьянской мотыгой. Чтобы как-то выплескивать его энергию, Леда поручила сыну следить за конюшней в свободное время: там и сено потаскать, и навоз вынести, и лошадь объездить, — то, что нужно для молодых требовательных мышц. Хотя бабушка-баронесса не разделяла, что внук, ребенок из приличной семьи, занимается каким-то батрацкими занятиями, Леда наоборот была рада переключить внимание Ганса на лошадей, собак и кошек, нежели он будет смотреть в сторону Черного леса. А он смотрел.

Все эти годы Леда не могла поверить своему счастью и налюбоваться на сына. Сомнений в его происхождении у нее никогда не возникало. В каждом движении, привычке, манере она видела своего покойного возлюбленного. Конечно, маленький Ганс не был точной копией отца. У него не было четко очерченных скул, и кадык не так выпирал, но в остальном — до боли такой же. Сердце Леды обливалось кровью, когда она думала, что в этом ребенке покойный его отец, возможно, нашел свое перерождение.

Сынок рос не по годам, а по часам. Так как никто не знал истинного происхождения Ганса, очень быстро все, даже слуги, привыкли к мысли, что это родной ребенок госпожи Леды, который потерялся в лесу, будучи похищенным, а персона истинного отца никого не интересовала. Когда-то судачившие о Леде крестьяне и служанки, теперь восхищались выдержкой хозяйки и ее деловой хваткой. Репутация госпожи Леды выровнялась сама собой. Она сделала для деревни много полезного: начиная от колодцев, заканчивая постройкой школы для крестьянских детей при монастыре. Она была буквально воплощением своего покойного отца-барона, такая же сметливая и рассудительная. Иногда бабушка-баронесса намекала ей, что, мол, может наладить личную жизнь и попробовать выйти замуж? Но Леда отрицательно качала головой — ей это было не нужно.

А Ганс оказался настолько причудливым, необычным мальчиком, что тайна его рождения совсем перестала кого-либо интересовать, и чем старше он становился, тем больше к нему липло сверстников.

Когда Гансу исполнилось пять лет, он обжился, привык новой матери и усвоил правила поведения в обществе двуногих, Леда решила покрестить его. Провели торжественную церемонию, которую вел святой отец Харвес. В конце, уже после причастия, когда настало время расходиться, Харвес взял в свои руки, обмотанные перчатками, пухлые пальцы мальчика, погладил его по черным ногтям и впервые в жизни улыбнулся ребенку на людях. Братья-монахи удивленно переглянулись и сами заулыбались. День, когда суровый отец Харвес как-то проявил нежные эмоции, вошел в историю прихода.

Свои черные ногти на руках и ногах Ганс со временем обратил в достоинство, и каждый мальчик и девочка считали его скорее особенным, нежели больным и опасным. Одно время Леда пыталась заставить сына ходить в белых перчатках, но вскоре обнаружила их брошенными в камин. Ганс в ответ процитировал слова отца Харвеса: «Тебя наградил Бог, дав такое отличие от других, значит, он выделил тебя, и ты должен нести это с честью». Поэтому свои руки Гансу незачем прятать, пусть все видят и знают.

Правда, было одно неприятное обстоятельство, с которым Леда даже с помощью врачей ничего не могла сделать. Каждую зиму Ганс, как медведь, впадал в спячку. С приходом холодов дыхание его замедлялось, кожа становилась мертвенно-бледной, хотя сердце билось и глаза реагировали на свет. Когда Ганс стал старше, то уже легче переносил этот непростой период. В течение почти двух месяцев он либо спал, либо передвигался по дому, словно привидение, отказываясь от пищи и ванны. Он мог встать с кровати бодрым и выспавшимся, дойти до кабинета деда, чтобы взять книгу, и упасть там же на пол мертвым сном. Зато после спячки на него нападал такой жуткий аппетит и богатырская энергия, что он наверстывал пропущенную учебу буквально за пару недель и уходил помогать крестьянам в поле.