Сердце русалки

Сейра смотрела на одинокое солнце, пересекающее горизонт. Рано утром уже занималась заря, редкие облака разбегались от светила в разные стороны. Солнце медленно, силой своих лучей пробивало дорогу к зениту. Русалка сидела на краю пещеры, свесив в воду рыбий хвост, и высоко, протяжно запела. Чистым фальцетом разлился ее голос по поверхности озера, дошел до берегов болота. Ее грустная песня, печальная в каждой ноте, мелодия без слов, одним лишь напевом шла из ее сердца, из ее нутра. Сама природа была в этой рапсодии, вся печаль русальей девы.

Когда звуки достигли берегов, лес начал пробуждаться. Зайцы в норах заерзали и зашевелили ушами, проснулись птицы, принявшись чистить перья; олениха, первая в стаде, вскочила и стала вылизывать и будить своего оленёнка, прижавшегося к ее животу, и следом за ней потянули носы вверх другие олени, вычисляя, по шорохам, нет ли опасности рядом. Лесные яблони расправили листья, плоды их медленно стали наливаться розовым цветом.

Когда песня русалки долетела до полей, где двуногие выращивали себе еду, рожь на них приподнялась, устремив свои мягкие колоски к солнцу. Песня русалки коснулась черноземной земли, проникла в корни, в картофельные клубни и тыквенные зачатки. Овощи и бахча, словно воскресшие после долгого сна, запустили процессы роста и размножения.

Наполнившись энергией жизни, этой силой природы, которая тянулась к продолжению своего существования, которая всеми способами противилась смерти и забытью, Сейре будто стало легче, и печаль ее поутихла.

Много мыслей лезло ей в голову. Она думала о Гансе, о Вергии и о других двуногих, которые погибли из-за нее. Уже много лет она шла на риски, заводя с ними знакомство, но все эти мальчики и мужчины вскоре теряли голову, лишались рассудка и погибали. Может, нужно быть как Ларс, одиноким, нелюдимым, довольствоваться только семьей. Их этому учил отец: используй двуногих, но не отдавай им сердца, чтобы не было слишком больно — люби только свою семью: родителей, брата, себя. Люби свой род, свою сущность, свое наследие и свою магию.

Иногда Сейра наблюдала издалека за двуногими, которые приходили в жаркие летние дни купаться на песчаный берег под утесом. Являлись всей толпой: двуногий-мужик и двуногая-баба, с ними несколько двуногих-детей. Они кричали, брызгались водой, дети шалили, толкали друг друга, кидались камешками и тиной. Сейра видела, как одна маленькая девочка, положила на голову копну сорванных зеленых водорослей и, хохоча, стала называть себя русалкой. Ее братья и родители смеялись вместе с ней. И Сейра тоже смеялась.

Часто она, томясь одиночеством, живя в пещере с таким же одиноким братом, с которым было даже нечего обсудить, думала об этих двуногих, об их видимом счастье. Она не знала, что там у них внутри, когда они запираются в своей избе. Внешне все выглядело именно так, как ей хотелось для себя. В глубине души она бы желала жить, как та двуногая-баба, всяко лучше, чем существовать сотни лет и смотреть, как умирают те, кто тебе был дорог.

С тех пор как умер отец, жить стало еще более тоскливо. Когда все двуногие, с которыми Сейра заводила хоть какое-то общение, стали постепенно умирать, пропадать, не отзываться больше на зов, сердце ее очерствело. Она не заставляет их любить себя, она знает, что русалий яд привязывает двуногого к русалке, но и не пользоваться этой возможностью, чтобы страдать от одиночества, тоже не хотелось.

Ей было искренне жаль и Ганса, и Вергия. Но Ганс было жальче сильнее — она действительно хотела забрать его в их семью. Она никогда не проводила этот ритуал, но отец рассказывал, что на границе жизни и смерти, двуногого можно обратить русалкой. Нужно, чтобы из ног его вытекла вся кровь, и тогда ядовитый поцелуй русалки что-то изменит в его теле и вскоре вместо его отмерших ног начнет расти рыбий хвост, на шее появятся жаброподобные отверстия, а на локтях образуются небольшие плавники. Мягкие волосы его выпадут, а вместо них отрастут густые и длинные маслянистые пряди. Была только одна загвоздка. Ты либо русалка, либо двуногий. Обратной дороги нет. Она спасла бы жизнь прекрасного юноши, но ему пришлось бы все равно «умереть» для своей родни.

Сейра вертела в руках амулет-чешуйку, которую накануне подарил ей Ганс. Ее ужасно тревожило то, что она не может вернуть ему долг за этот подарок. Когда Ганс предложил ей отдать амулет, в нее будто вселилось какое-то демоническое существо, которое цепями сковало ее тело. Когда двуногие приносили ей еду, она такого не испытывала. Она принимала эти сласти и ничего не отдавала взамен. Но когда ей предложили что-то ценное, что содержит частичку человеческой души, она уже не могла принять это просто так. Возможно, это тоже проклятие. За какие пригрешения им все это?