Сердце Сапфо

Более молодые жрицы, Левкиппа и Ипполита, одна высокая, рыжеволосая, а другая низенькая брюнетка, покачивали головами — они знали, что воспоминания Артемисии неверны, но понятия не имели, чем мне помочь. Они тоже не знали, что мне нужно. Они пересказывали мне общие места преданий о славных прародительницах амазонок, тогда как мне требовались конкретные детали, анекдоты, происшествия. Без деталей нет представления о прошлом. Как поэт и создатель песен я знала, что один душераздирающий образ стоит всех этих общих мест. Я могла сказать, что Афродита прекрасна, и это не имело ни малейшего смысла. Но если бы я списала Афродиту с моего заклятого врага Родопис с ее золотистыми кудрями, розовыми лодыжками, пышной медвяной полянкой с золотистыми зарослями, серебряными сандалиями и десятью розовыми пальцами на ногах — все бы увидели ее красоту. Жрицы этого не понимали. Да и кто может понять поэта, кроме другого поэта? Они хотели уверить меня, что все амазонки были идеальны с самого начала времен. Но нечто идеальное не может вызвать вдохновение. Скорее уж воображение воспламеняется при отсутствии идеальности.

— Но ведь наверняка не все амазонские праматери были идеальны? — спросила я. — У некоторых, видимо, все же были слабости, неудачи. Некоторые, наверное, сбивались с пути истинного. Невозможно сочинить эпопею, если в ней действуют только добродетельные персонажи. Этого не смог бы даже Гомер!

Ипполита покачала головой.

— Все наши праматери были добродетельны, — сказала она. — Так нас учили в школе.

— А разве не было Эльпенора, который с похмелья свалился с крыши? Разве не было Цирцеи? Не было Калипсо? Не было Елены с Аргоса? Не было Клитемнестры?

— Но не среди амазонок, госпожа Сапфо.

— Бесполезно. Все это бесполезно! Скажите вашей царице, что я не могу сделать эпическую поэму из взбитого меда. Чтобы слушатели не умерли со скуки, должны быть родинки и прыщики. И даже свои тараканы!

Три жрицы сгрудились в углу моей пещеры. Их шепот шелестел в раковинах моих ушей, но я не могла разобрать, что они говорят. Они вернулись и встали передо мной на колени.

— Старухи рассказывали о черных амазонках, которые жили в Ливии, — сказала Левкиппа.

— И кастрировали мужчин косами, чтобы те были евнухами богини луны, — добавила Ипполита. — Это тебе поможет?

Ее прервала Левкиппа:

— А еще в Скифии были седоволосые жрицы, скакавшие в бой вместе с мужчинами, которые были их магическими амулетами и способствовали победе… Но когда мужчины возражали им, жрицы их убивали и сражались одни, наводя ужас на врага.

— Опиши их!

— Они все были красавицами, — сказала Артемисия. — Даже старухи.

— Амазонки всегда красавицы. Даже греки признают это, — добавила Левкиппа.

— Как я могу написать эпическую поэму, в которой действуют одни красавицы? Кто захочет слушать поэму, в которой одни красавицы? — крикнула я. — Уходите. Оставьте меня одну — я должна подумать.

Жрицы удалились, переговариваясь о чем-то между собой.

Задача казалась мне неразрешимой. Ели бы я пересказала все эти слащавые истории об амазонках, мне бы никто не поверил. Да их и никто не захотел бы слушать! Но если бы я сосредоточилась на древних легендах о кастраторшах и убийцах, царица наверняка приказала бы меня обезглавить или повесить. Или что там принято у амазонок. Я не могла сочинить ни строчки.

Мне нужна была амазонка-Одиссей — хитрая, умная, искусная, страстная, но с добрым сердцем. Героиня должна быть несовершенна, иначе как ее можно испытывать? Мы принимаем несовершенства в наших мужчинах. Мы даже любим их несовершенства. Нов женщинах нам нужно что-то другое. Мы хотим нечеловеческого совершенства. Но разве такое совершенство будет правдоподобным? Более того, разве оно вызовет любовь? Одиссей может быть изворотливым, его могут искушать сирены, он может быть слишком одержим гордыней, чтобы проявлять благоразумие, и тем не менее мы им восхищаемся. Чем больше в нем человеческих качеств, тем сильнее мы его любим. С героинями все иначе. Пенелопа настолько терпелива, что мы ушам своим не верим. Артемида абсолютно невинна, а Афродита чрезмерно похотлива. И тут я поняла, что если нет женщины-Одиссея, то ею должна стать я. Эта перспектива была настолько всеобъемлющей, что я опустила голову на пол пещеры и отдалась в объятия Морфея.