Пусть мой вопрос и был продиктован любопытством и желанием отвлечь внимание от матери, но заодно я хотела проникнуть в мысли Уганга. Самый верный способ победить врага – узнать, что им движет, его сокровенные мысли и страхи.
– Это был подарок от недостойного человека. Напоминание никогда больше не доверять другим. – Горечь окрасила его голос наравне с чем-то еще: сожалением?
– Ты сказал, что твоей жене нравилось слушать, как ты играешь. Она дала тебе флейту… и ты убил ее ею, – медленно сказала я, и мой желудок скрутило от отвращения.
Губы Уганга растянулись в улыбке.
– Кажется, тебе интересно мое оружие.
– Я слышала, ты долго рубил им дерево. – Я говорила с нарочитой обидой, стараясь вызвать его на откровенность.
– Где ты могла это услышать?
– Легенды бродят по царствам, их до сих пор пересказывают в чайных, – солгала я. – Наверное, смертные так тебя жалеют.
– Они не посмеют! – Его лицо исказилось, а затем разгладилось, маска вернулась на место. – Знаешь ли ты,
Его улыбка буквально сочилась злобой.
– Ты ничего не знаешь обо мне, ничего не знаешь о любви. – Голос моей матери был жестким и холодным. Я никогда раньше не видела ее такой, излучающей лед и снег, – настоящей богиней, перед которой преклоняли колени смертные.
– Любовь бесполезна, – усмехнулся Уганг, – мимолетна, непостоянна и переменчива, как ветер. В конце неминуемо ждет боль, будь то из-за безразличия, предательства или злобы. У тех, кто действительно силен, нет нужды в любви – слабости, которая погубила сегодня всех вас.
Его насмешка обожгла.
– А может, тебя никогда по-настоящему не любили? Может, ты сам никогда по-настоящему не любил другого?
Удар ниже пояса, я использовала его боль как оружие. Он рассмеялся, хотя совершенно безрадостно.
– Что такое любовь по сравнению с вечной жизнью?
– Поэтому ты служишь Небесному императору даже после того, как он так с тобой поступил? – Я до сих пор надеялась перетянуть его со стороны императора, заставить усомниться в своей преданности.
– Те из вас, кто рожден бессмертным, принимают смерть как должное. Вы не можете понять ужас неизбежного конца, будь то император или раб. Вот почему твою мать изгнали, а не казнили, но ты – ее коварная дочь – обманула Его Небесное Величество, заставив того пойти на невыгодную сделку. Тебе повезло, что ты не умерла в тот день, но на сей раз эту ошибку исправят.
– Но не ты лично. – Я отчаянно цеплялась за спокойствие.
О, он умело отражал мои атаки.
– Его Небесное Величество был очень щедр ко мне. Бессмертие – величайшая честь, которую может пожелать любой человек. Стоит чего угодно, любого оскорбления, любого предательства – не так ли, Чанъэ?
Его губы скривились в жестокой ухмылке. Меня охватило желание броситься на Уганга, если понадобится – напасть на него даже с голыми кулаками. Но лицо матери исказила ярость, и она врезала локтем Феймао в живот. Он отпустил ее, пошатнулся, хотя был опытным солдатом, которого невозможно так легко одолеть. Когда его глаза встретились с моими, я опустила голову в знак безмолвной благодарности.
Мы с Шусяо бросились к моей матери, но солдат загородил нам путь. Другая воительница замахнулась на маму копьем, порезав ей руку. Глубокая рана появилась на коже, из нее потекла малиновая кровь. Мой крик раздался одновременно с яростным окликом Уганга. Воительница опустила оружие и схватила маму за руку. Пока та боролась, из пореза вылилось еще больше крови и попало на узловатые корни лавра. Дерево испустило протяжный вздох, задумчивый и наполненный тоской, – если такое вообще возможно, – затем вздрогнуло, широко раскинув ветви, точно веер, и семена дождем посыпались на землю. Я судорожно вздохнула, глядя на них. Они сияли в траве как ледяные жемчужины – сотни, возможно, тысячи, – по-прежнему крепко цепляясь за ветки.
– Свяжите их, – рявкнул Уганг солдатам, и его глаза внезапно жадно загорелись.
Не успела я пошевелиться, как из ладоней стражи вырвались светящиеся кольца, поймав в ловушку мою мать, Шусяо и меня. Они обжигали кожу, впиваясь все глубже, пока я корчилась в муках. На запястьях образовались рубцы. Стараясь успокоиться, я направила поток энергии, чтобы разорвать оковы, но новые путы обвили мои руки и ноги.