Сердце Солнечного воина

– Пошли, – скомандовал он тем голосом, которому безоговорочно повиновались бесчисленные солдаты.

– Нет. Он обидел Пин’эр, – выпалила я.

– Он не пожалеет и тебя. Уганг хочет, чтобы ты отомстила, это ловушка. – Вэньчжи кивнул на солдат, которые уже, спотыкаясь, вставали на ноги.

Их так много. Подавив ярость, я вырвалась из его хватки и побежала прочь, пока икры не стали гореть от напряжения. Вэньчжи несся рядом со мной, пока мы мчались сквозь деревья, ныряя под низко свисавшими ветвями. За лесом на облаке ждали моя мать и Шусяо, рядом с ними лежала Пин’эр. Когда мы с Вэньчжи запрыгнули на свое, подруга послала нам быстрый ветер. Густой туман потек с ладоней Вэньчжи, скрывая наш путь.

Из горла Пин’эр вырвался низкий стон. Я упала на колени рядом с ней, сжимая ее руку, такую бледную и холодную. Из раны у основания черепа вытекло еще больше крови, у меня перехватило дыхание при виде разорванной плоти. Закрыв глаза, я пустила в нее свою силу, как некогда лечил меня Ливей, не останавливаясь, даже когда усталость сковала мои конечности, а тьма грозила поглотить сознание. Пин’эр не могла умереть; я не позволила бы ей. Но свет мерк в ее крови, пока та не стала тусклой. Я все собирала и собирала магию, швыряла в нее снова и снова, даже когда что-то пробилось сквозь мое оцепенение. Кто-то бесконечным рефреном, настойчиво повторял мое имя.

– Синъинь, остановись! Не истощай себя, – просил Вэньчжи. Он звал меня все это время?

– Я не могу позволить ей умереть. – Меня охватила такая тоска. Неужели я потерплю неудачу и ничего не смогу сделать?

Вэньчжи сжал мою руку, и у меня не хватило сил вырваться – я онемела от усталости и бессилия.

– Дай попробую. – Он отпустил меня и прижал пальцы к ее лбу. Его глаза сузились, а лицо стало мрачным. – Рана смертельная; жизненная сила уничтожена. Неважно, сколько своей энергии ты ей отдашь, – это бесполезно.

Он говорил мягко, но каждое слово было равносильно удару. Мама зарыдала, а я снова взяла Пин’эр за руку, отказываясь сдаваться. Ее глаза широко раскрылись, поразительно яркие, как будто они пылали каким-то внутренним огнем. Грудь служанки содрогнулась, губы приоткрылись, из них вырвалось тяжелое дыхание. Я наклонилась ближе, буквально вплотную.

– Маленькая Звездочка, не надо. Я устала.

Страх кинжалом вонзился глубоко в мое сердце и повернулся, чтобы разорвать его вновь. Безнадежная мечта пронеслась у меня в голове: пусть все это окажется неправдой, что я не подвела ее, что она не умирает. Пин’эр дрожащей рукой потянулась к моей матери.

– Госпожа, для меня было величайшей честью служить вам, честью и радостью.

Мама обняла Пин’эр, слезы потекли по ее бледным щекам.

– Я тоже гордилась тобой, мой самый дорогой друг.

Губы Пин’эр шевелились, как будто хотела сказать что-то еще, но была не в силах это произнести. Служанка прищурилась, словно вдруг стала хуже видеть и темнота заволокла ее зрение. Она взяла меня за руку, я ответила ей со всей любовью, от всего сердца… Но вдруг Пин’эр вырвалась и завозилась, снимая что-то с шеи. Она вложила предмет в мою ладонь – ту самую жемчужину, которую я у нее заметила. Тогда украшение было теплым, а теперь заиндевело от холода.

– Дочь, которой у меня никогда не было. Свет моих дней. – Голос ее звучал ясно, на губах расцвела улыбка. – Ты отнесешь меня домой?

Я отчаянно закивала, готовая сделать что угодно, лишь бы облегчить душу близкого человека. Ее прилив сил вызвал у меня вспышку надежды, но та мгновенно угасла. Пин’эр обмякла, будто устала бороться с оковами израненного тела.

– Море, – прохрипела она. – Там так красиво.

Затем содрогнулась, веки затрепетали и замерли.

Тишину пронзили мамины всхлипы. Я тоже подавляла рыдания, что рвались из горла. Я согнулась над Пин’эр и крепко ее обняла, как она когда-то обнимала и укачивала меня на коленях. Пин’эр ушла, ушла навсегда… и забрала с собой частичку моей души.

Часть II

Глава 12

Наше облако устремилось вперед, а ветер завел скорбную песнь. Мамины глаза покраснели, волосы растрепались и рассыпались по плечам. Я посмотрела на тело Пин’эр, и меня пронзила мучительная боль. Утратив тепло и искру жизни, оно превратилось в пустую оболочку.

Нахлынули воспоминания: вот Пин’эр поправляет мне руку, уча играть на флейте; вот показывает, как перебирать струны циня; вот рассказывает сказки, которые и заронили в мою душу тягу к приключениям. Как она укладывала меня в постель и целовала в лоб, когда мама надолго задерживалась в лесу. Слезы покатились по щекам. Я не хотела ни стирать их, ни гнать воспоминания прочь, потому что больше у меня от нее ничего не осталось. В этом моменте, в этой необратимости смерти крылась болезненная завершенность. Прошли те дни, когда Пин’эр обнимала меня, никогда больше ей не произнести моего имени. Как смертные несли на плечах бремя своей жизни, зная, что все, кто им дорог, со временем исчезнут?