Что-то теплое коснулось кожи. Разум вынырнул из кокона сна, но я не хотела открывать глаза. Боль уже вернулась, острая и неумолимая, окрашивая собой каждый вдох. Вдруг лицо овеял свежий ветерок, пробудив внутри то, чего не омрачали скорбь и сожаления: обрывки хороших воспоминаний, как я впервые увидела Восточное море, насколько оно меня поразило, – и проблеск надежды.
В глаза ударил дневной свет. Я заморгала и наконец заметила мать, безразлично смотрящую вперед, и Шусяо, сидящую рядом с ней. Тут же захотелось оглядеться, убедиться, что нас никто не преследует. Когда я вспомнила, как расклеилась прошлой ночью, меня охватил стыд. Как смела я рыдать на руках Вэньчжи, в объятиях моего врага? Словно предала себя и Ливея. Вот только Вэньчжи не был моим врагом. Во всяком случае теперь.
– Где он?
– Твой друг сказал, что ему нужно домой, но он вернется, чтобы найти нас, – ответила мать.
– Похоже, вы с Вэньчжи неплохо общаетесь. Лучше, чем я ожидала, учитывая, что он сделал, – с любопытством заметила Шусяо.
Глаза матери сузились, она выпрямилась.
– Это он тебя предал? Он демон, которого ты так ненавидишь?
Несколько дней назад я сразу бы согласилась. И все же поддержка Вэньчжи, то, как он без колебаний пришел нам на помощь… задели меня глубже, чем того хотелось. Нет, его поступок не исправил отношений между нами – ничто и никогда не исправит, – но при мысли о нем в моем сердце больше не было одной только горечи.
– Он предал меня. Я презирала его, даже более того. Но он помог нам, больше, чем вы думаете.
– Ты простила его? – осторожно спросила Шусяо.
– Нет, – отрезала я. – И никогда не буду доверять ему. Но я больше не ненавижу его.
– Тому, кто обманул тебя таким образом, нельзя доверять. – Мать помолчала, покачав головой. – Однако некоторые рассказы обо мне немногим лучше. Все так, как сказал Уганг: многие считают, что я желала заполучить эликсир себе, что я украла его, мечтая стать бессмертной. Это ли не жестокое предательство? Разве я не выгляжу себялюбивой трусихой, и неважно, какие у меня были причины?
Я никогда не слышала, чтобы она говорила с такой горечью, к старой боли добавилась новая. Возможно, смерть Пин’эр разорвала ее сердце на части и вся скорбь выплеснулась наружу.
Я взяла ее за руку.
– Ты выпила эликсир, чтобы спасти нас.
– Это знаем только мы. – Ее улыбка была грустной и натянутой. – История та же, но картина сильно отличается. Твой отец, должно быть, ненавидел меня, и смертные тоже меня презирают.
– Нет, не презирают, – заверила я ее. – Они понимают твою боль, как и я.
– Вот что важно. – Она крепко сжала мою руку. – Чтобы те, кого мы любим, понимали, что мы сделали и почему.
Маму утешила бы новость, что отец понял и простил ее, но я промолчала. Невольно вспомнились причины обмана Вэньчжи: злобный брат, настоящее чудовище, борьба за власть, в которой выживают только сильнейшие. И все же ситуации разные: мамой двигало отчаяние, им – расчет и предательство. Вэньчжи просил о шансе начать сначала, но это было невозможно. Того, что было между нами, никогда не вернуть. Оно исчезло так же безвозвратно, как ароматическая палочка, сгоревшая дотла.
На горизонте колыхались белые пески, точно развевающиеся на ветру отрезы светлого атласа. Бирюзовый океан отражал небо, его воды расчерчивали полосы перламутровой пены. В дальнем конце берега качались кокосовые пальмы, увешанные золотыми шарами фруктов. Но, в отличие от пляжа Восточного моря, где кипела жизнь, это место было совершенно пустынным.
– Где находится город? – спросила мать, когда наше облако опустилось.
– Я слышала, что он лежит внизу, на самом морском дне, – сказала нам Шусяо.
Я посмотрела на изменчивую воду.
– Кто-нибудь умеет плавать?
Шусяо покачала головой. Небожители не привыкли к воде; их озера и пруды, наполненные лотосами, украшенные водопадами и фонтанами, были просто для красоты. К чему плавать, когда можно летать?
– Я пойду. Мой отец был рыбаком. Я научилась плавать вскоре после того, как сделала первые шаги, – заявила мама.
Ее отец, мой дед. Она впервые упомянула о нем. Мать так редко говорила о своей смертной семье, той, которую оставила позади.
– Будь осторожна, мама.
Мне становилось не по себе при виде волн, то обманчиво мягких, то яростных и бурных.
Без колебаний мать зашла в воду по бедра. Нырнув, она плавными, уверенными движениями двинулась сквозь волны. Я прикрыла глаза от солнца, глядя ей вслед, пока мама не превратилась в точку вдалеке. Вдруг ее высоко подняла набежавшая волна, и мать внезапно исчезла из виду. Ужас пронзил меня. Мы с Шусяо погнали наше облако вперед, туда, где она исчезла. Мои нервы были на пределе; я и так уже чересчур много потеряла.