Сердце степи. Полёт над степью

Туруд пришла позже и отчитывалась о делах в гареме, но в глазах было что-то другое. Камайя почти не слушала слов: она смотрела на улсум. Каково это - знать, что сопровождаешь госпожу в последний путь, тогда как та даже и не подозревает о том, куда стремится?

- Сколько ты служила ей? - неожиданно спросила она, и улсум осеклась на середине фразы.

- Двадцать четыре года. - Улсум зажмурилась, и лицо её стало как пепел.

- Ты можешь оплакивать её. Хочешь, я дам тебе неделю отдыха?

- Оплакивать… - Туруд скривилась то ли в усмешке, то ли в гримасе боли. - Она заперла меня в подвале. Я не ела и не пила несколько дней. Она сказала, что я недостойна жизни, но, так и быть, она позводит мне жить, если я посвящу эту жизнь служению ей. Не смотри на меня так, госпожа. Я знаю, что недостойна жалости. Я просто хотела выжить… Не все обладают душой льва!

Огонь в очаге расплывался. Ачте горчил, но горечь была не в чашке, а где-то внутри. Камайя сидела молча, и мысль о том, что же довело Йерин до таких поступков, отравляла рассудок.

- Салах говорила с эным?

- Эным-дада сказала, что Гатэ не хотела бы этого. Салах решила, что вернётся в свой хасэн и выйдет замуж.

- Я рада, что она передумала. Пока она живёт, память о Гатэ тоже будет жить. Ступай, улсум.

- Досточтимая ещё не нашла мне замену?

Камайя задумчиво пощипала нижнюю губу, потом покачала головой и взмахом пальцев отпустила улсум. Змеиное гнездо… И у каждого свои тайны. Даже она впутана теперь в эти интриги. Полнолуние действует так или что-то другое, но этот надлом на смене местных эпох болезненно отдаётся в душе. Взмах клинка рассёк яблоко, и внутри оказалась гниль. Рассечённое не соединить, и притвориться, что всё в порядке, тоже не получится.

В дверь постучали вновь, и теперь Тинхэн стояла на пороге. Камайя поговорила и с ней, и снова слова были не важны: девушка пришла в надежде убежать от одиночества. Она пила ачте и говорила о полнолунии и Иймэт, Камайя слушала её вполуха, поглаживая перстень с дымом. Тинхэн ушла, а слова о полной луне так и остались в комнате, будто запутавшись в занавесях балдахина, внушая смутную тревогу.

- Не провожай. - Плащ лёг на плечи, Вирсат отступила в тень.

Тёмный двор справа, темнота в переходе. Чёрное лезло в душу, луна ещё не взошла. Камайя торопливо шагала по галерейке, и тень тревоги металась за спиной, настигая, а за открытыми арками злая россыпь зимних звёзд на небе торопилась вместе с ней.

Он шёл навстречу и остановился, чёрный в темноте. Камайя ускорила шаг, руки скользнули в его волосы, сердце обгоняло мысли. Аслэг взял её за руку и развернулся к двери своих покоев, его пальцы были тёплыми, в них билась жизнь, темнота расступалась перед ним, а праздник Куув-чоодо, когда птиц из западной башни отпускают на волю, был ещё очень, очень далеко.

44. Руан.Бумаги

Четвёртый поминальный день начался с гулких ударов бубна под колотушкой эным-дада. Руан почесал отрастающую бороду и приоткрыл один глаз, наткнулся взглядом на троеточие на щеке жены и, подумав пару мгновений, решил не торопиться с тем, чтобы вылезать из-под одеяла в зимнее утро.

Звуки бубна затихли вдалеке. По дороге в город прогнали отару блеющих овец, и отложенное ненадолго утро настойчиво возвращалось.

- Ещё раз кинешь в меня подушкой, - бубнил Ермос, - я встану и засуну тебе в рот твои вонючие носки, понял, кеймос?

- Иди, - шепнула Аулун, розовая, зацелованная и прекрасная. - Я ещё посплю, пока никто не позвал.

Руан кивнул. Он одевался, глядя, как Аулун устраивается поудобнее, потом нехотя вышел к парням, которые крайне угрюмо глядели друг на друга, и умылся. В большом шатре привычно хозяйничала Алай, Руан поел под очередную перебранку парней снаружи и снова вышел к ним.

- Кир, бриться готовить?

- Лень. Позже побреюсь.

Бранить их не хотелось. Он вышел из ворот, скрипнув створкой. У дороги мальчишки играли в какую-то игру, швыряя камешки в палки, воткнутые в неглубокий снег. Кто-то терзал умтан в одном из ближайших к воротам шатров, и мелодия то и дело срывалась. Но это не раздражало, а лишь заставляло гадать, с какой попытки у юного музыканта наконец получится довести фразу до конца.

Руан шёл к лекарскому дому, размышляя об Аулун. Ночью она опять ходила принимать роды в северной части стойбища, и Бун, сопровождавший её, не выспался. Это женщина была не только красива и желанна. Своим золотым взглядом она освещала тёмные и потаённые уголки его души, изгоняя оттуда тени. «Ты ведь рад, что у меня есть дело», - улыбнулась она на его слова о том, что себя надо беречь. - «Ты будешь ещё больше рад этому, когда пройдёт немного времени и тебе тоже придётся вернуться к твоим делам. Что может быть хуже, чем женщина, которой нечем заняться в отсутствие мужчины? Это же главный источник бед этого мира. Извечное начало самых лютых напастей».