Сердце тигра (Мура Закревская-Бенкендорф-Будберг)

Спустя несколько месяцев Брюс Локкарт оказался по делам в приемной наркоминдела Чичерина и, ожидая, пока его вызовут в кабинет, вдруг увидел некоего германского дипломата. Разумеется, Локкарт насторожился: ведь его страна была в состоянии войны с Германией. Однако этот человек посматривал на него отнюдь не враждебно, а с явным интересом. Они, конечно, не обменялись и словом, но на другой день Локкарта остановил на улице сотрудник шведского посольства (шведы были нейтралы, а значит, сохраняли добрые отношения с обеими воюющими сторонами) и сказал, что из германского посольства просили передать следующее: шифр англичан, то есть тот, которым Локкарт кодирует свои донесения, отправляемые в Лондон, известен большевикам самое малое как два месяца.

Вспомнив, что и о чем он сообщал Ллойд-Джорджу [3] за последних два месяца, Локкарт едва не рухнул тут же, на улице, к ногам шведа-доброжелателя. Он не хотел, не мог поверить! Ведь шифр хранился в его столе под замком, Локкарт никогда не расставался с ключом, в квартире практически не бывало посторонних, а если кто-то приходил, то Мура и Хикс (они жили втроем в одной квартире) не спускали с них глаз. Прислуга была пока вне подозрений… Неужели все же кто-то из слуг?!

Два месяца, боже праведный! Два месяца!

Локкарт вдруг вспомнил, что ровно два месяца назад он пережил страшное потрясение: Мура вдруг вновь забеспокоилась о детях, принялась твердить, что не может жить, так долго не видя их, и сорвалась в Петербург, чтобы попытаться пробраться в Ревель. Локкарт позволил ей уехать, однако потом схватился за голову: что он наделал! В стране то левоэсеровский мятеж, то его подавление, то новые наступления белых со всех сторон… Две недели Брюс находился в таком страхе за Муру, что порою впадал в полуообморочное состояние и чувствовал, что может умереть от разрыва сердца. И вдруг она позвонила из Петрограда: все в порядке, то есть не в порядке, потому что в Ревель пробраться все же не удалось, но есть сведения: ее дети живы и здоровы, а она возвращается в Москву.

Назавтра он встретил ее на вокзале.

Теперь Локкарту снова грозила смерть от разрыва сердца – уже от радости. Да и в голове у него совершенно определенно помутилось. Он не особенно выспрашивал… вернее, вообще не выспрашивал Муру, где она была и что делала… даже не задался вопросом, где она, к примеру, нашла телефон для междугородней связи… Его целиком ошеломила страсть к этой женщине. Что и говорить, именно на нем, бедняге, которого в английской разведке считали подающим большие надежды дипломатом и называли человеком с головой, Мура оттачивала свое ремесло морочить мужчинам эти самые головы. В своем дневнике Локкарт тогда записал, словно в полубреду:

«Теперь мне было все равно… только бы видеть ее, только бы видеть. Я чувствовал, что теперь готов ко всему, могу снести все, что будущее готовило мне».

Подразумевалось – в том случае, если Мура будет рядом. Она и была рядом: и ночью, когда спала в его постели, и днем, когда встречалась вместе с ним с секретными агентами, приезжавшими из Петрограда, с сотрудниками, с англичанами, которые являлись в Москву с той или иной миссией: торговой, культурной или, к примеру, с секретной – например, со знаменитым Сиднеем Рейли, с американскими и французскими агентами разведывательных служб. Ее представляли переводчицей – она переводила… Конечно, доставка в Петербург тайных шифров английской разведки была самым выигрышным делом, однако за ту массу сведений, которые Мура получала на встречах Локкарта, Петерс тоже был ей премного благодарен. Он нарочно приехал из Москвы в Петроград, чтобы не только шифры принять от Муры в свободной обстановке (в Москве они не встречались, опасаясь возможных проколов, которые уничтожили бы успешную карьеру осведомительницы Муры Бенкендорф), но и обещал посодействовать пробраться в Ревель, и не его вина, что это не удалось, что чертовы немцы предприняли наступление, которое сделало поездку нереальной…

Бог весть, сколько времени Мура продолжала бы «стучать» на своего любовника в Чеку, уповая на то, что дипломатическая неприкосновенность и международный авторитет Англии в случае чего встанут на его защиту, а Петерс, строго говоря, вполне цивилизованный человек и где-то даже симпатичный, он ничего худого Локкарту не сделает…

Однако жизнь, как принято выражаться, вносит свои коррективы. На сей раз она поручила сделать это двум эсерам: Леониду Каннигиссеру и Доре Каплан [4]. Начал «вносить коррективы» Каннигиссер, 30 августа застрелив главу петроградского отдела ВЧК Урицкого.

«На убийство товарища Урицкого мы ответим красным революционным террором!» – успел провозгласить Ленин, прежде чем вечером того же дня Каплан стреляла в вождя революции. Однако она только ранила его, а кровавый зверь террора был уже спущен с цепи.