— Нет. Я частенько ухожу без спроса, он не будет меня искать.
— А если ты ему пригодишься?
— Да он скорее сделает что-то сам, чем поручит мне.
— Но тебе же нужно набираться опыта. Тебе же идти по его стопам.
— Неправда.
— По-моему, ты поступаешь нехорошо.
— Ты не представляешь, как я мечтаю о сестре или брате, но отец упрямится и не хочет смотреть ни на одну женщину после моей матери.
— Он до сих пор любит ее?
— Наверное, да. Я ее плохо помню, да и давайте не об этом. Мы почти дошли до того самого места.
С утра я проронил ни слова. Я следую за ними тихим шагом, чтобы они даже не чувствовали моего присутствия. Здесь, в окружении бесчисленных ларьков и лиц, наблюдая за госпожой и Айроном, и чувствую себя обделенным. Я пытаюсь убедить себя, что это моя работа и я должен свыкнуться с мыслью, что отныне всегда буду третьим лишним.
Я оглядываюсь и вижу повсюду людей не одиноких, с семьями, с друзьями, с любимыми. Я чувствую себя безликим, пустым, никчемным. Я родился обычным человеком и должен был прожить обычную жизнь со всеми ее радостями и горестями, но у меня все отняли. Но я злюсь не на мир, а на себя. В момент, когда я мог бы все изменить, я не смог представить себя другим. Наверное, кто-то мне и позавидует, ведь теперь я и вправду многое себе могу позволить, но… может быть, было бы лучше, будь я тем оборванным, уставшим от тягот человеком, который держал за руку своего ребенка.
***
— Сколько?!
— Тысяча двести ступеней, — говорит Айрон. — А что?
— Ты с ума сошел! Я столько не осилю.
— Да ладно тебе, дорогая, это не так много. То, что ты увидишь с вершины, стоит того.
Мы стоим у основания башни. Она настолько высока, что ее можно увидеть из Дворца, но, когда стоишь у основания и смотришь вверх, она кажется бесконечной, а эти тысячи двести ступеней — непосильными. Ее много раз хотели снести с тем предлогом, что ничто не может быть выше дворцовых стен, но оставили. Как-никак обзор с вершины открывается только на противоположную от Дворца сторону — в сторону Адаса. Башня в случае конфликта может стать стратегически важным объектом.
— Там стража, — говорит Ларрэт. — А если они догадаются, кто я, и устроят засаду?
— Эти меня не знают, — Айрон присматривается к ним повнимательнее. — Не догадаются.
— Мне страшно.
— У нас два кинжала на троих. Если что, одолеем. Да, Вен?
— Да, конечно.
— Не сопротивляйся, милая, ты уже согласилась.
— Перестань меня так называть.
— А хочется…
— Это приказ.
— Приказы здесь не работают. Ты сама захотела побыть человеком. — Он берет ее за руку.
Мы легко пробираемся через охрану и залезаем внутрь башни. От основания до вершины пролегает узкая круговая лестница, вмещающая на своей ширине не более одного человека. Через каждые пару шагов пути — окно, но настолько маленькое, что внутри темно, как ночью. Первые сто ступеней мы преодолеваем без труда, затем госпожа начинает задыхаться.
— Мне нужна передышка, — просит она.
— С такими темпами мы только к ночи доберемся. — Айрон все же останавливается. Они по-прежнему держатся за руки.
— Интересно, как там во Дворце. Наверное, меня уже ищут.
— Лар, иногда полезно рвать связи с миром. Ни о чем не думай.
На пути к вершине мы делаем еще несколько остановок, и вот наконец, уставшие до предела, преодолеваем последнюю ступень.
— Я сейчас упаду, — вздыхает госпожа. — Сил нет…
— Ты главное вниз не падай, — говорит Айрон, крепко сжимая ее руку. Он ведет ее к ограждению.
— Ах! — восклицает Ларрэт, взглянув на мир свысока.
Надо сказать, и вправду впечатляюще. Отсюда можно осмотреть большую часть западной столицы, за ней пограничный округ, а еще дальше — пустыня, которая занимает большую часть обзора и заканчивается справа адасскими горами.
Удивительно. Гуляя по столице, чувствуешь себя частью большого процветающего мира и совсем забываешь, что где-то там недалеко безжизненная пустыня. Пустыня, истощенная миллионами лет человечества. Забываешь, что наш маленький, беззащитный кусочек жизни окружен одним песком и руинами мертвых цивилизаций. Ведь мы сейчас почти что в центре королевства, и, если б вид открывался на противоположную сторону, мы увидели бы почти то же самое…
Мы стоим в полной тишине, как вдруг глаза Ларрэт наполняются влагой, и она тихонечко всхлипывает:
— Неужели это все, что осталось от людей? Неужели нас настолько мало?
Тридцать тысяч триста двадцать четыре человека по последним подсчетам. Очень мало.
— Вот бы найти большой океан, — продолжает она. — И заживем, как до Великой засухи.
— Открытых водоемов поблизости нет, — объясняет Айрон. — За две сотни лет мы не увидели ни одного облака.
— Что это?
— Испарившаяся вода.
— Это как?
— Ты согласна с тем, что все вещество состоит из мельчайших частиц? Вода, как и песок, тоже из песчинок, только других. Так вот, солнечные лучи выбивают их из океана и тянут к небу. Так возникает облако, это нечто белое и бесформенное, как дым. Оно может упасть на небо дождем. Такой вот круговорот.
— Я думала, дождь — это дар небес.
— Небо не дарит, а возвращает. — Он обнимает ее со спины. — Нам ему предложить нечего.