Сердце трона

— Да. Но я могу соврать и сказать всем, что сделала это сама, пока убивалась по Нейману.

— Я боюсь, правду трудно будет скрыть. Границы Инэма закрыты, Харэна не видели пять дней, нас нет уже третий.

— Адас не выдвинет обвинение, этого должно быть достаточно. Тех, кто готов защищать Эмая, можно пересчитать по пальцам. Через какое-то время все уймется.

— Через два года Эллоэт получит в наследство трон. Не хотелось бы, чтобы она поверила слухам.

— Мы сделаем все возможное, чтобы избежать войны.

***

Вид у Ларрэт нездоровый. Такое ощущение, что она еле стоит на ногах и от волнения с трудом сможет связать пару слов. При этом, несмотря на слабость, она готова наброситься и растерзать любого, кто сообщит ей плохую новость.

— Все хорошо, — говорю. — С Харэном все в порядке.

— Он здесь? — Ларрэт рассматривает кабинет, замечает за столом Тэту, приоткрывает рот и смотрит на меня вопросительно.

— Нет, но в безопасном месте. Эмаймон мертв, он больше не угроза. — Ее глаза округляются. — Вас не видели? — спрашиваю у трех сопровождающих ее стражников.

— Не видели, господин, — отзывается один из них, тоже потрясенный новостью. — Нас повели обходным путем.

— Отлично. Вы останетесь здесь, а мы с госпожой пойдем за королевичем. В Инэм отправимся тем же маршрутом.

— Да, да… — Ларрэт хватает меня за локоть. — Идем скорее.

— Я отведу вас к тайному ходу, — говорит Тэта. — Он ведет в горы. Думаю, не заблудитесь.

— Вен, ты что, спрятал его… там? Без еды, воды, одного…

— Нет. Я оставил ее у старухи-отшельницы.

— Ты доверил его незнакомке?!

— Расскажу в дороге.

Мы идем по тоннелю вдвоем. Я держу фонарь и стараюсь как можно меньше думать, что увижу ее снова. Скоро все закончится, мы вернемся домой, но что я буду делать, зная, что видел родную мать? Где-то неподалеку от нее могила Мерт. Я давно мог ее отыскать, но не хотел, не решался, боялся столкнуться с родителями.

— Долго еще? — Ларрэт идет слишком быстро, я едва поспеваю.

— Не знаю.

— Мой мальчик… Как он там. Чего же он натерпелся! И ты оставил его в таком состоянии с какой-то непонятной старухой.

— Я должен был пойти за тобой.

— Вернулся бы с ним в замок, а я сама как-нибудь.

— Не говори глупостей. Все же хорошо кончилось.

— Да, конечно! Что вы сделали с Эмаймоном?

— Официально он умер своей смертью.

— А на самом деле? Нас обвинят в покушении.

— Тэта позаботится. О похищении наследника никто не узнал, это главное.

— В Инэме небось обсуждают, куда мы все делись. Да черт с ним! Что за отшельница? Что ты о ней знаешь? Почему она живет в горах? Говоришь, старуха. Ее изгнали?

— Долгая история.

— Расскажи, пока есть время.

— Она живет рядом с могилой дочери.

— У нее никого нет?

— Были родители, любовник-чужеземец, сын и дочь. Все умерли.

Ларрэт замедляет шаг и оборачивается.

— Могила сына тоже рядом?

— Я не спрашивал.

Знаете, Вы так похожи на… Неужели она узнала? Теперь она увидит меня снова, без адасской слезы, с поголубевшими глазами, со шрамом. Нет, нет, нет…

— Нет, — говорю, застыв на месте.

— Что такое? Почему ты остановился?

— Все хорошо. — Я снова двигаюсь с места.

— Больше никаких тайн, мы же договаривались. Что ты скрываешь?

— Неважно.

— Харэн с ней, а значит все, что с ней связано, важно. Вот на что она живет?

— На наследство. Она из богатого рода. И на подачки пограничников.

Ее вопросы продолжают сыпаться один за другим, и я рассказываю: как я шел через горы, как встретил Харэна, как мы натолкнулись на хижину, как сидели у старухи — все приходится вспоминать в мельчайших деталях. Я рассказываю ей про Цэккая, про похищение, про участие Тэты, про темницу, про Эмаймона. Но рассказать о том самом не решаюсь — я сам не хочу в это верить. Я надеюсь, что это ошибка.

Уже рассвело. Мы выходим под открытое небо и оказываемся в том межгорном ущелье, где я встретил Харэна.

— Как выглядит хижина? — спрашивает она.

— Как высеченная в скале нора с парой окон.

— О, смотри. — Показывает рукой вперед. — Она?

— Она…

Ноги не подчиняются моим приказам идти дальше, в то время как Ларрэт срывается с места и бежит навстречу. Не успевает она дойти до домика, как дверь открывается, и Харэн, увидев мать, бросается к ней в объятия.

Трогательная сцена. Ларрэт сидит на коленях и крепко обнимает его — так, как обычно обнимают маленьких детей. А ведь он давно вырос и ниже матери всего на полголовы. Она бормочет что-то невнятно, горячо извиняется, крепко прижимает его к груди, трогает его за щеки, целует в лоб, руки.

— Мам, ты чего, — шепчет Харэн, пытаясь ее успокоить. — Это ты меня извини. Я не должен был…

— Харэн, сыночек! — она всхлипывает. — Как ты?

— Нормально.

— Ты не ранен? Не голоден? — Ларрэт то прижимается к сыну всем телом, то отстраняется, чтобы лучше его разглядеть. — Чего ты хочешь? Я сделаю для тебя что угодно, только скажи… Знаешь, после всего, что случилось, ты выглядишь очень даже неплохо. — Она улыбается. — Хорошо за тобой присматривали? Где эта женщина? Я хочу ее поблагодарить.

— Миэна еще спит. — Теперь я знаю ее имя.

— Вен про нее рассказывал. Какая она? Хорошая?

— Да… — Харэн смотрит на меня.