Сердце убийцы

Без нежных (и бездарных) дам разговор потек в более фривольном русле. Шеры непременно желали узнать, каковы знаменитые наложники и наложницы Ци Вея — об их искусстве ходило легенд много больше, чем о мудрости самого Дракона. Полчаса, покуривая кальян, Дайм обстоятельно рассуждал на животрепещущую тему, и, к вящей радости имперского казначея тут же подарил ему вторую луноликую деву из даров Алого. Разумеется, первую он подарил императору, а третью — дорогому Люкресу. Брат не остался в долгу:

— А каков в постели сам Ци Вей? — осведомился он. — Похоже, вам так понравилось место наложницы, брат мой, что вы задержались в Хмирне много дольше необходимого.

— Великолепен, — с мечтательной полуулыбкой ответил Дайм. — Вы даже не можете себе представить, брат мой, насколько великолепен! Как жаль, что вам вряд ли доведется испытать подобное… — Дайм сделал выразительную паузу, давая присутствующим возможность оценить перспективы почти бездарного Люкреса на внимание самого Алого, с удовольствием отметил вновь заострившиеся от злости скулы брата и продолжил: — …ведь вы так привержены ханжеским традициям простолюдинов, что лишаете себя доброй половины радостей жизни.

Большинство гостей, независимо от пола, тут же забулькало кальянами — но бульканье это подозрительно походило на смех. Сложно было сказать, над чем придворные смеялись больше: над сомнительным даром кронпринца или его еще более сомнительной нравственностью. При дворе мода на демонстративную гетеросексуальность не прижилась, несмотря на то, что император явно предпочитал дам. Сам же император же усмехнулся с гордостью, что несказанно удивило Дайма. С каких пор отец не просто позволяет бастарду огрызаться, но и поощряет его?

— Право, я не настолько неосмотрителен, чтобы оставлять свою прелестную невесту одну надолго, — сделав вид, что совершенно не задет насмешками, выпустил ответную шпильку Люкрес. — Всегда найдется какой-нибудь барон, готовый согреть постель принцессы.

— Или какой-нибудь полпред Конвента, — едва слышно прошептала графиня Сарнелли, известная ценительница всех доступных истинным шерам радостей жизни, своей соседке, правой руке министра финансов. Та так же тихо хихикнула.

Усмехнувшись наивности дам, Люкрес прикрыл глаза и затянулся, словно потеряв интерес к теме, однако при этом он послал Дайму отчетливый образ Мануэля Наба и Шуалейды, слившихся в страстном поцелуе. Явно реальное воспоминание, а не модель — к сожалению, Дайм слишком хорошо их различал, чтобы тешиться иллюзиями.

Почти хорошее настроение Дайма резко ухудшилось.

Если Шу взяла в постель светлого шера Наба, вполне понятно, почему она не ответила ни на один его вызов. Ни один из сотни! Ее любовь к Дайму не выдержала боли и разочарования, которые он ей принес. Он втянул ее в свои интриги, не смог защитить, его самого выпороли у нее на глазах. Ни одна женщина не сможет любить мужчину после такого. Да что там, его собственная любовь к темному шеру Бастерхази превратилась в боль, смешанную с отчаянием: он слишком хорошо помнил, как им было хорошо вместе, но еще лучше помнил собственное унижение и кнут, раздирающий тело и выпивающий дар.

Глупо было надеяться, что у Шуалейды все иначе. Да, она спасла Дайма от смерти ценой собственной свободы, но цена оказалась слишком велика, и ее любовь превратилась… хорошо, если не в ненависть. В лучшем случае — в равнодушие.

Будь проклят сумасшедший маньяк Люкрес. Он получит все, что заслужил.

— Так радуйтесь, что в постели ее сумрачного высочества не вы, брат мой, — не дав придворным сплетникам возможности заметить, что шпилька Люкреса попала в цель, светло улыбнулся Дайм. — Ваша хрупкая психика не вынесет такого испытания. Не так ли, доктор Майнер?

Шер Майнер успел лишь понимающе ухмыльнуться и только собрался сказать что-то дипломатично-издевательское, как дверь в курительную раскрылась, и на пороге показался Парьен. Как всегда — без положенного по протоколу торжественного объявления. Совершенно ненужного, учитывая, что аура Светлейшего полыхала, как рассвет, и никакие стены и двери не могли служить ей препятствием. А на мнение всех, кто не был способен эту ауру увидеть хотя бы за сотню локтей, Светлейший плевать хотел.

— А, Жерар! Я надеялся увидеть тебя за обедом! — поднялся ему навстречу император, раскрывая объятия.

— Ты же знаешь, Элиас, я не люблю большие сборища. Но перед новым кальяном устоять не в силах.

Гости императора прекрасно поняли намек, дружно поклонились и потянулись к выходу. Дайм вместе с ними — только ради того, чтобы поймать мысленное: «В любое время, Дамиен. Я буду ждать», — от шера Майнера.

И тут же услышал ожидаемое:

— Дамиен, останься. — И, едва они остались втроем: — А теперь поговорим серьезно.

Что ж, вот и настало время подвохов. До сих пор ни один серьезный разговор с императором без них не обходился, вряд ли этот станет исключением.

— Как будет угодно вашему всемогуществу, — поклонился Дайм.

Император отмахнулся от церемоний.

— Садись, Дамиен, и рассказывай. Все как есть, а не ту чушь, которую ты писал в отчетах.