Сердце убийцы

Положив ошейник на стол, Шу взяла с полки бутылочку с кислотой и осторожно капнула, тут же отдернув руку и вместо нее подставив кусок стекла. Вовремя — не долетев звездного серебра на волос, капля подскочила и ударилась в стекло, оставив на нем мутный след. Отбросив стекло, Шу рубанула по артефакту воздушным клинком — он отлетел с намерением пришибить хозяйку, но на полдороге передумал и растаял.

Шу улыбнулась: ни излучения, ни отметины на ошейнике. Словно он и не воздействует сам, а только отражает — идеальное зеркало. Почти идеальное: неопасные для жизни и рассудка воздействия он пропустит, так что Тигренка вполне можно погладить или легко ранить. Но не убить.

Похвалив себя за отлично сделанный артефакт, Шу оглянулась. Только теперь она заметила, что во время работы изолировала лабораторию от остального мира. Подивилась собственному уму и сняла сферу защиты. И замерла, забыв вздохнуть. Башня Заката пела. Сотня призрачных голосов вторила звукам рояля из гостиной, золотые и угольные нити сплетались с синими и лиловыми. Музыка волновалась морским прибоем, касалась волос ветром свободных просторов…

Шу глянула на ошейник и тяжело сглотнула, отгоняя несвоевременные угрызения совести. Да, это святотатство, надевать ошейник на того, кто заставляет петь стихии. Но какие возможности! Как их применить, Шу только начинала понимать, зато знала точно, что не позволит этому чуду исчезнуть. Никогда и ни за что.

Ее появления в гостиной Тигренок не заметил. На миг она остановилась, любуясь словно выточенным из застывшей музыки золотым шером. Острая потребность коснуться чуда толкнула ее в спину.

— Тигренок! — позвала она.

Музыка оборвалась, и Шу еле подавила разочарованный вздох — нежные объятия мелодии исчезли, заставив кожу покрыться мурашками холода. Тигренок медленно поднял невидящие глаза. Музыка продолжала звучать в синей глубине, полной золотых искр, и хотелось нырнуть туда, утонуть в прекрасных чарах.

«Потомки Золотых драконов не поют в неволе», — некстати вспомнился трактат «Перворожденные: дар крови». Артефакт-ошейник в руке показался ядовитым скорпионом.

Послав наваждения к ширхабу и сжав зубы, чтобы не ляпнуть глупость, Шу преодолела последний шаг и сорвала с шера старый ошейник. Дешевый металл рассыпался, повинуясь стихиям, а сам Тигренок…

«Свобода!» — вспыхнуло его счастье, обожгло, ослепило.

Шу не успела подумать, что же делает, как приказала:

— Сидеть!

Обездвижила Тигренка, не обращая внимания его разочарование и обиду, надела новый ошейник и… оказалась за порогом собственных покоев, тяжело дыша и смаргивая непонятно как попавший в глаза песок.

«Это для твоего же блага, — вертелось на языке. — Ты должен доверять мне. Всегда. Во всем. Ты под моей ответственностью и под моей защитой. Ты не натворишь глупостей и с тобой никогда не случится того же, что с Мануэлем… и с Даймом… на этот раз я проконтролирую все сама. Только сама. Никаких глупостей! Ни за что! Ты не умрешь у позорного столба, ты не променяешь меня на темного шера. Я просто не дам тебе шанса на ошибку. Ради твоего же счастья!»

Но вместо того, чтобы вернуться и сказать это все Тигренку, Шу выпрямилась, сжала губы и твердым шагом направилась к Малой столовой. Пора заняться делом, тем более такой удобный случай: Альгредо обедает с королем.

Как Шу ни старалась сосредоточиться на застольных разговорах, какая-то заноза не давала ей сидеть спокойно. Даже Кай, сегодня на удивление серьезный и уверенный в себе, поинтересовался, все ли у сестры в порядке.

— Мое платье к Осеннему балу до сих пор не готово, — надув губы, пожаловалась Шу.

Брат лишь пожал плечами: не хочешь говорить, не надо. А присутствующие на обеде рыцари короля с удовольствием переключились на обсуждение главного события осени, недели Большой Охоты.

Вставить несколько намеков на нечто необыкновенное и загадочное, связанное с подарком одной из фрейлин, и пробудить любопытство придворных не представило никакого труда. Сегодня же по Суарду расползется слух о новом чудачестве принцессы, достигнет ушей девицы Ландеха — и завтра благодарная публика скушает увлекательную историю. Единственное, неудобно по такому случаю сажать Тигренка за рояль, надо что-то другое…

«Вот оно! — обрадовалась Шу. — Такие мозоли на подушечках пальцев бывают, только если играть на чем-то струнном. Значит, он обрадуется, если я принесу ему гитару! И, может быть, ему будет не так обидно из-за ошейника…»

Эта мысль так увлекла Шуалейду, что тихий голос разума, напоминающий, что вообще-то ошейник — это замена смертному приговору, и обижаться светлому шеру не на что, совершенно потерялся. Просто ей хотелось, чтобы Тигренку было хорошо. Вот хотелось, и все! Он так светло улыбается, и… да плевать, что он что-то там натворил! Наверняка на его счету меньше невинных жизней, чем на ее, так что не ей его осуждать.

Зато ей — за ним присматривать, так что все правильно.

Шуалейда едва дождалась окончания обеда, распрощалась с братом и придворными, напустив на себя самый таинственный вид, и помчалась в сад. Свистнула Муаре, взлетела ей на спину и шепнула: