Сердце убийцы

Четыре месяца назад: … служи Мне, Стриж! Отдай Мне жизнь брата! Раб в воле Моей, перчатка на руке Моей… Стриж тащит брата по переулкам, малышка Лея — меня назвали в честь колдуньи! — зарисовывает смертельные руны…

Два месяца назад: …амулет в ухе жжет, предупреждая об опасности, морок Пророка отступает, из пальцев прорастают когти-кинжалы…

Три дня назад: …кубок отравы в руках наставника, «сам поймешь, что делать»…

Сегодня: …боль уходит, нежные губы касаются лопаток, шепчут: «мой Тигренок»…

Сегодня: … Шу, ты сошла с ума.

— …сошла с ума! Ставить все на!.. — Рыжая сморщилась и махнула рукой.

Стриж вздрогнул. Похоже, однажды кто-то уже поставил на него. И выиграл. Так может это она сделала заказ? Нет, слишком сложно. Не надо было поить ткача отравой и врать. Куда проще было объяснить прямо и не подставляться самой. Зная, что он ткач, она бы не стала так рисковать с плеткой. Значит — она не знает, она импровизирует. От отчаяния? Очень похоже: как горячо она что-то доказывает рыжей! Голос взлетает, прорывает барьер:

— …даже гильдия не берется…

«Гильдия не берется. Она не знает, кто я. Заказ — на нее. Зря надеялся».

Во рту стало горько, внутри пусто — словно в самом деле надеялся, что не придется убивать Шуалейду. Ведь можно доиграть с девочкой Ландеха и расстроить королевскую свадьбу. Зря рыжая сомневается. Любая женщина сделает все, что хочет сладкоголосый Стриж. Даже Шуалейда.

— Хватит, Шу. — Бален подняла ладонь. — Я, я, только я. Ты заигралась. Допусти на миг, что кто-то еще может что-то сделать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что, Баль?!

Шуалейда отступила на шаг и понизила голос, до Стрижа снова долетали лишь неразборчивые отрывки: не боится, проклятый Бастерхази, будет с Каем, наследника, мы одни…

— Мы, Шу. Не ты. Мы, — сказала Бален.

Ее слова прозвучали в голове у Стрижа, словно он сам сказал: мы. Я и брат. Мы одни против всех, даже против закона гильдии. Мы одни против Хисса. Я должен вернуться! Но и Шуалейда должна спасти брата от Бастерхази. Наставник никогда не говорил, что ненавидит темного шера, но к ни чему разговоры — достаточно видеть, как он ровен и мягок после его визитов. Это Бастерхази заставил наставника взять заказ, напоить Стрижа отравой и отдать колдунье. И… наставник сказал: сам поймешь. Сам. Проклятье!

Шуалейда замерла, глубоко вздохнула и словно обмякла.

— Если у тебя не выйдет завтра, — после паузы продолжила Баль, — то мы с Энрике убьем Ристану. До свадьбы.

На последнем слове Бален развернулась и пошла прочь.

— Нет! Ты с ума сошла!.. — Шуалейда шагнула за ней, остановилась.

Стриж тоже замер. Это «убьем Ристану» прозвучало фальшиво. Может быть, колдунья и поверила, мастер теней — нет. Но… неважно. Пусть делают что хотят, это не касается Стрижа. У него заказ. Он должен убить Шуалейду и вернуться. Должен, во имя Хисса!

Солнечный свет померк, сгустившиеся тени обняли Стрижа, словно ласковые материнские руки.

«Ты звал Меня?» — шепнула Бездна.

«Она твоя?» — спросил Стриж, все еще надеясь…

«Все вы Мои», — усмехнулась Бездна и обняла его крепче.

Темнота, холод. Пустота. Все правильно. Ткач — перчатка на руке Его. Перчатка не должна желать ничего, кроме как служить Ему.

Показалось, Бездна вздохнула. Разочарованно? Он плохо служит. Хисс недоволен.

Но Бездна все еще обнимала его, готовая принять в себя, стелиться под ноги тропами Тени, распахнуться крыльями за его спиной, подарить упоение битвой и смертью. Лед превращения уже влился в кости, наполнил мышцы — и на коже проступил рисунок чешуи, ноздри затрепетали: крови!

«Нет. Я сам!»

«Я всегда с тобой, мой мальчик», — усмехнулась Бездна, разжала объятия, и Стриж осознал себя: он сидит на полу, все в той же позе, а на него несется яростный ураган…

В следующий миг он держал пойманную колдунью: одной ладонью заломленные за спину руки, другой — шипящие змеями волосы. Стихии бурлили вокруг, бессильные остановить его, а сама колдунья была беззащитна, и в ее расширенных зрачках отражалась синеглазая смерть.

Стриж перехватил волосы Шуалейды так, чтобы коснуться шеи: так просто сломать ее, всего одно движение! Она вздрогнула, сердце забилось еще быстрее — но не зажмурилась, раскрыла глаза шире, вглядываясь в него… Показалось, отражение в ее зрачках подернулось рябью, потемнело, и на Стрижа глянул сам Хисс:

«И чего ты ждешь?»

«Убирайся. Она моя», — подумал Стриж собственному богу и притиснул колдунью к себе. Она была горячей, восхитительно горячей и живой, и пахла кувшинками, и страхом, и…