Сердце убийцы

Вот и сейчас его так и подмывало похвалить сумрачную девчонку. Наконец-то она прекратила паниковать, скандалить и маяться ерундой, а занялась делом. То есть интригами. Правильными королевскими интригами. А еще очень хотелось спросить, как там мальчишка Наба и хорошо ли Шуалейда помнит, как работать с ментальными закладками, а то и проконтролировать ее действия.

Еще раз м-да. Кажется, ненависть в нем выгорела. Что весьма досадно — ненависть придавала сил и даже отчасти заглушала боль. Еще досаднее, что на смену ей не пришло ничего. Так, невнятные намеки на какие-то эмоции. Серые, подернутые пеплом.

— Плохой признак, Ястреб, — подтвердил его опасения Ману. — И твоя идея с артефактным сердцем мне очень не нравится.

— А мне — очень нравится, — беззастенчиво соврал Роне. Весь полумесяц, что он прожил с уникальным артефактом в груди, ни одна эмоция не дотягивала до отметки «сильной». Разве что усталость. Он очень устал. От всего. — Сердце светлого отлично себя чувствует в пробирке, а мне наконец-то не так больно.

Бесплотный Ману, расположившийся в кресле Дайма, словно ему было не все равно где висеть, только покачал головой и сотворил себе призрак шамьета в призраке чашки.

Глупые игры в жизнь.

То ли дело — научные эксперименты. Вот это по-настоящему интересно. Наверное, наука — это и есть призвание Роне. По крайней мере, от нее он никогда не устает и ему никогда не приедается познание. О да. Познание — вот то, ради чего стоит жить. Или существовать. На самом деле, без разницы.

Очередной эксперимент Роне намеревался начать прямо сейчас. Смелый эксперимент, и крайне удачно, что ему можно не беспокоиться о технике безопасности. С артефактным сердцем кое-что становится очень простым.

Пока Роне, переодевшись в рабочий халат и спустившись в подвал, рисовал на антрацитовом круге нужные символы, Ману не давал о себе знать. А вот когда вложил внутрь центрального символа прядь волос шера Бенаске, бывшего королевского секретаря, отчетливо фыркнул.

— Мухоморной настойки не хватает.

— В бубен дам, — серьезно пообещал Роне.

Ману засмеялся тупой шутке. А Роне в очередной раз отметил, что перестал понимать его реакции, хотя предсказывать их стало проще.

— Зачем тебе этот старик, Ястреб? Он почти мертв, от него толку — ноль.

— Затем, что если он умрет в процессе, никто не удивится. Ману. Не будь занудой. Тебе же самому интересно, что получится.

— Вот не было забот, только ассистировать Ястребу со сквозняком на чердаке, — проворчал Ману, но свое место занял. Не призраком, а фолиантом.

На открытом развороте тут же проступила карта дворца, поднялась, приобрела объем и наполнилась разноцветными точками. Действующими лицами пьесы.

Тускло-голубой огонек барона Харрераса уже двигался от парадного подъезда в сторону королевской приемной. Расчет оказался верен: узнавший «случайно» об обвинении сына в государственной измене барон не успел на Совет, но сумел попасться на глаза своре любопытствующих бездельников. Теперь следует поторопиться и не упустить нужное сочетание фигур на доске.

Всего мгновение Роне потратил на контроль красной точки: Ристана на подходе к приемной. Еще минута, и она скроется за дверью кабинета вместе со своим секретарем.

Теперь — основной объект. Шер Бенаске, старый неудачник. Мерцающий оранжевый огонек в западном крыле, в своей комнате. Рядом никого, хорошо.

Глубоко вздохнув, Роне шагнул на символ единства сути, нарисовал в воздухе последний знак. На пять коротких огненных линий ушло полторы минуты — такое усилие требовалось, чтобы продавить сопротивление природы. К концу активации системы Роне покрылся бисером кровавого пота и дрожал, но уже не чувствовал ни жара, ни напряжения, только азарт и головокружение: вокруг мелькали разноцветные пятна, похожие на бабочек, чужое дряхлое тело болело в самых неожиданных местах…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сегодня ее высочество не примет. Приходите в другой раз, — послышался из королевской приемной хорошо поставленный, холодный голос секретаря Ристаны.

— Вы не понимаете… наша семья всегда… мой сын… пересмотр… канцлеру Сальепусу… — то взлетал, то тонул в гаме посетителей голос барона Харрераса.

По сухим губам бывшего королевского секретаря, шера Бенаске, скользнула улыбка. Он замедлил шаг и понурился — не стоит выбиваться из образа, сейчас на нем нет черного плаща с кровавым подбоем. Так, не поднимая глаз, он почти прошел мимо приемной, но его едва не сбил с ног выбежавший оттуда крепкий пожилой шер в простом суконном сюртуке.

— Шер Бенаске? Простите, дружище, — ярость на смуглом лице, украшенном двумя багровыми шрамами, сменилась удивлением, затем жалостью.

— Барон! — шер Бенаске страдальчески улыбнулся. — Какая встреча, рад… то есть…

— Повод мог бы быть и веселее. — Барон Харрерас нахмурился и схватился за пустые ножны: шпагу у него отобрали при входе во дворец, как у неблагонадежного. Обнаружив отсутствие оружия, Харрерас отдернул руку, удивлено на нее глянул и спрятал за спину. — Вы слышали? Моего сына…

— Тише! — Вздрогнув, шер Бенаске оглянулся.