Сердце убийцы (ЛП)

Она потеряла дар речи, я вижу это, но принимаю это как да. Я уже на грани того, что не смогу остановиться. Она такая красивая, такая возбужденная, раскрасневшаяся и извивающаяся в моей постели, и я хочу ее так сильно, что это причиняет боль. Я не могу вспомнить, чтобы когда-либо так сильно хотел женщину, когда-либо был так возбужден. Это все, что я могу сделать, чтобы не трахнуть ее, но я не могу переступить эту черту, жестко говорю я себе, забираясь на кровать. Лидия, застыв на мне смотрит, как я опускаюсь на колени в конце кровати, протягивая руки к ее лодыжкам. Что бы еще мы ни делали, я не могу позволить себе быть внутри нее. Я не могу позволить этому зайти так далеко, как бы сильно я ни хотел погрузить свой член в нее по самую рукоятку и трахнуть ее так, как ее никогда раньше не трахали.

Она с шипением втягивает воздух, когда я провожу руками по ее икрам, джинсы холодят под моими ладонями, когда я двигаюсь вверх. 

— Если ты думала, что прошлая ночь была хорошей, — бормочу я, мои руки поднимаются вверх по ее бедрам, когда я раздвигаю ее ноги и двигаюсь между ними, — это окажется пустяком, когда я закончу с тобой сейчас, Лидия. — Я тянусь выше, пока мои руки не оказываются у края ее свитера, поднимая его, чтобы обнажить кремовую плоть ее живота, которую я так сильно хочу увидеть. — Я собираюсь доставлять тебе удовольствие, пока ты не закричишь.

Она ахает, когда я задираю ее свитер. Я не могу снять его полностью, когда у нее скованы руки, и я не настолько жесток, чтобы рвать предмет ее одежды, но я полон решимости увидеть ее грудь. Я подтягиваю мягкую ткань повыше, пока не обнажаются два мягких холмика, прикрытых ее черным хлопковым бюстгальтером, а затем оставляю его там, зажатым у нее под мышками, когда тянусь к чашечкам и, не сводя с нее глаз, оттягиваю их вниз, чтобы впервые увидеть ее грудь.

— Левин! — Лидия визжит, задыхаясь, но я едва слушаю.

— Черт возьми, ты прекрасна, — стону я, наклоняясь вперед, чтобы зажать свое лицо между ними, обхватывая одну ладонью, когда поворачиваю голову, чтобы лизнуть ее сосок. Ее кожа гладкая и горячая, и я чувствую, как ее сердце бешено бьется, как пойманная птица, под моей щекой, когда я нежно посасываю плоть ее груди, наслаждаясь прикосновением. Она стонет надо мной, ее тело изгибается, когда я поднимаю голову, чтобы обхватить ртом ее сосок, посасывая его, пока слегка не прикусываю, и она задыхается.

— Левин, о боже…

— Ты будешь произносить мое имя еще много раз, прежде чем я закончу. — Я смотрю на нее, все мое тело изнывает от желания, когда я смотрю на нее раскрасневшуюся и растрепанную, ее голова мечется на подушке от ощущения моего рта на ее груди, а я едва прикоснулся к ней. Она невероятно отзывчива, бесстыдна в своем удовольствии, и это только усиливает мою потребность, заставляет меня еще больше хотеть прикоснуться к ней и посмотреть, что она умеет.

Ее груди идеальны, чуть больше того, что помещается в моих руках, ее соски размером с монеты и темно– розовые, покрасневшие от всасывания моим ртом к тому времени, как я заканчиваю заниматься ими обоими. Ее спина выгибается, когда я облизываю, посасываю и покусываю ее груди, наслаждаясь их мягкостью и ощущениями ее тела, зная, что другого шанса у меня может не быть.

Возможно, это единственный раз, когда я вот так прикасаюсь к Лидии Петровой, и я намерен наслаждаться каждым моментом.

— Я не могу дождаться, когда попробую тебя на вкус, — бормочу я, скользя вниз, когда мои губы скользят по ее упругому животу, чувствуя, как ее кожа подергивается и дрожит под моими губами, когда я двигаюсь. Она задыхается от каждой ласки, когда я провожу руками по ее талии, ощущая изгибы, запоминая ее форму. Нельзя сказать, что я никогда раньше не наслаждался женщиной, я люблю женщин, люблю трахать их, люблю пробовать их на вкус, их форму, ощущения и вид, то, что каждая из них отличается и по-своему красива. Но Лидия… что-то в ней заставляет меня хотеть запечатлеть ее в своей памяти, выгравировать ее очертания на своих ладонях, и я знаю, насколько это чертовски опасно. Эта женщина, единственная из всех женщин в мире, проникла мне под кожу, и, кажется, я не могу избавиться от нее.

Она уйдет по собственному желанию, когда все закончится, говорю я себе, игнорируя укол разочарования, который приходит при этой мысли. И тогда она может стать для меня горько-сладким воспоминанием, которое я смогу спрятать подальше, продолжая жить так, как это было раньше.

Но сейчас я собираюсь наслаждаться каждым моментом, которым только смогу.

Я опускаюсь еще ниже, к поясу ее джинсов, слегка прикусывая тазовую кость, когда начинаю расстегивать пуговицу и молнию, и на мгновение боюсь, что она остановит меня, что она не позволит мне зайти так далеко. Но она зашла слишком далеко, задыхаясь и приподнимая бедра, чтобы я мог стянуть с нее джинсы, и хотя я мог бы одновременно снять с нее трусики, я хочу насладиться и этим, актом раздевания ее в первый и, возможно, единственный раз.