Сердце в опилках

Спиртному Николай всегда «проигрывал», как ни пытался его «победить». Выпивал он вроде немного, но в силу особенностей своего организма хмелел мгновенно и неожиданно для всех, и в первую очередь для себя и своей жены. Понять, что «Коля дошёл до кондиции», можно было сразу, как только тот начинал широко улыбаться и пытаться обнять первого встречного. В этом состоянии Николай был необыкновенно добр и до скандалов навязчив. Увести домой проспаться такого мужика было непросто. Это редко удавалось, пока Коля не «ломался»…

Утром он толком ничего не помнил. Всегда сильно стыдился, страдая морально и физически, в который раз клятвенно обещая себе и жене, что «больше никогда в жизни…». При этом, то и дело повторял свою сокровенную фразу: «Помира-а-ю…»

На последнем дне рождении одного из артистов программы их с Эльбрусом еле разняли. Николай стал признаваться джигиту в любви, пытаясь высказать тому восхищение как наезднику, то и дело пытаясь обнять и поцеловать. Эмоции переполняли эквилибриста, а слов как-то не хватало. Эльбрус терпел сколько мог, но когда тот поцеловал его в губы, взорвался:

— Э-э! Я тебе, что женьщина! Или голубой! Отвали!

Ответ захмелевшего Коли, который видимо хотел сделать джигиту комплимент, привёл того в бешенство:

— Нет! Ты не женщина, ты — лучше!.. — ткнул пальцем в грудь Эльбрусу Родыгин. Пока наездник топорщил в изумлении свои усищи и сжимал кулаки, Николай подумал и решил исправить сказанную двусмысленность, боясь, что его неправильно поняли:

— Нет-нет, не так! Я имел ввиду… ты хуже!..

Для принявшему порцию спиртного кавказца всё сказанное Родыгиным стало «бикфордовым шнуром», и если бы не старший брат Казбек и окружающие — быть беде.

Потом ещё целых полчаса беснующемуся Эльбрусу «переводили» на русский язык то, что именно хотел сказать Николай. Родыгин уже совсем осовевший и не очень понимающий что происходит, только сонно кивал…

— Что, Коля, опять «цыганочка с выходом»? — тихо спросил «А.А.», мягким круглым жестом приглашая артиста на манеж. Тот в ответ, с поклоном головы в сторону инспектора, хмыкнул:

— Угу! Стояние кверху ж…й с уходом, без чечётки!..

По небольшим уступам на ножках хромированного пьедестала эквилибрист в два шага влетал на высокую площадку. Зрители видели рельефную грудь артиста и внушительных размеров бицепсы. Широчайшие мышцы спины, так называемые «крылья», делали его торс чётко треугольным. Талия атлета по сравнению с плечами казалась невероятно тонкой. Квадратики брюшного пресса выделялись так, что на них можно было играть в шахматы. Ноги обтягивали белые эластичные брюки, подчёркивающие каждую мышцу бёдер. Фигура Родыгина была безупречна и совершенна.

— Женщина должна быть похожа на гитару, мужчина — на балалайку! — любил говаривать Родыгин, постоянно качаясь в спортзале, не жалея сил и времени…

Две блестящие отполированные трости-стоялки доходили артисту до пояса. Николай, словно играясь, слегка шлёпал пальцами по верху трости и выходил в стойку. Затем, извлекая одну трость из крепежей пьедестала и, стоя на одной руке, изгибал тело в боковой «флажок». В трёх метрах над манежем, до этого кажущееся мощным тело атлета, вдруг оказывалось удивительно гибким и эластичным. Одна рука была напряжена и чуть согнута — на неё приходился весь вес тела эквилибриста, другая, с зажатой тростью, откинута далеко за голову для противовеса. Ноги артиста располагались параллельно земле. Одну из них Николай красиво сгибал в коленке. Тело, словно в невесомости, вращалось над пьедесталом по кругу. Первая же комбинация вызывала бурные аплодисменты. Далее трюки усиливались. Аплодисменты тоже.

Инспектор манежа много раз смотрел этот номер и каждый раз отмечал про себя высокий класс и уровень этого артиста…

…Сегодня Александр Анатольевич стоял за кулисами и явно был не в духе. Он автоматически отмечал непривычно вялые аплодисменты зрителей, кое-как ориентировался по ним — какой трюк идёт за каким, и когда нужно выходить на окончание номера Родыгина.

Подошла с кислым лицом Котова и попыталась похохмить:

— Как там наш эквилипиздист на пиздестале?

— Хм, да вроде ничего. Как говорят гинекологи — тужится…

Разговор как-то не завязался. Котова вздохнула и пошла готовить собак к работе.

Инспектора манежа который день не радовали ни аплодисменты зала, ни количество зрителей в нём, ни атмосфера за кулисами. Все делали вид, что всё идёт как надо, были какими-то «добровольно-принудительно» весёлыми. Отчаянно пытались шутить, натужно подбадривали друг друга, но у всех это плохо получалось. За кулисами стало как-то серо, словно тут выключили свет. На манеже программа тоже «не шла».

С «уходом» Смыкова и появлением «Арлекинов XX века» программа потеряла привычный темпо-ритм, сбилась с наработанного дыхания, откровенно увяла…

…Инспектор манежа объявил «Арлекинов», зал вроде окликнулся на знакомое имя, но после первой же репризы недоумённо замолчал.