Сердце в опилках

— Что такое? — напрягся директор, привычно почувствовав в иронии свободомыслие и крамолу. Он ещё совсем недавно заведовал в ЦК отделом пропаганды в одной из союзных республик. Там за это время здорово поднаторел в поисках «политических подоплёк» и «лохматых ведьм». По слухам, на культуру его «бросили» за какую-то провинность. Но партийная хватка осталась…

— Об этом говорят факты и исторические документы, милейший Эдуард Андреевич! — гость с аппетитом отхлебнул глоток. — Мм-м! Какой чудесный кофе! Я такого не пил! — кинорежиссёр ещё раз с видимым удовольствием отхлебнул дымящийся напиток. — Кстати, Ленин или Луначарский — неважно, они не забыли и о вас в этом высказывании.

— Обо мне? — директор, хмыкнув, недоверчиво надломил бровь.

— Представьте себе! К вашему сведению, полностью эта фраза звучит так: «До тех пор, пока народ будет полуграмотным, из всех искусств для нас важнейшими являются — кино и цирк». Это немного позже о цирке «забыли». Видите, а я помню. Так что давайте дружить!

— Ну и чего вы от меня хотите, коллега по «пролетарскому искусству»? — директор скривил лицо.

— Смыкова верните на манеж и забудем эту историю… — миролюбиво улыбнулся кинорежиссёр и протянул руку директору цирка.

— Щ-щас, всё брошу и верну! — взвился хозяин кабинета. Протянутая рука режиссёра одиноко повисла в воздухе. — Я говорю один раз: никаких Смыковых в моём цирке не будет! Закончили на этом!..

Рука кинорежиссёра медленно опустилась. Он встал, неторопливо поднёс чашку к губам.

— У тебя уже свой цирк, хм, не знал, что твоя фамилия — Чинизелли! — Он отхлебнул кофе и поставил недопитую чашку на стол директору.

— Если честно, кофе у тебя — говно! Сахара для людей не жалей!.. — Последней фразой кинорежиссёр постарался сказать больше, чем сказал. Пока директор сопел, придумывая, что ответить посетителю, уже в дверях добавил:

— Не раздувайся так — однажды лопнешь! — и подчёркнуто хлопнул дверью, снова сказав больше, чем сказал…

…Александр Анатольевич, как всегда, вёл представление, объявляя артистов, ассистируя клоунам, и, если надо, помогая в цирковых номерах…

Часто этот инспектор манежа, в отличии от других, делал короткие словесные вступления перед теми или иными номерами, иногда комментировал трюки по ходу представления, что нарушало устоявшиеся цирковые традиции. В этом было что-то от эстрадного конферанса. Делал это «А.А.» деликатно, не нарушая драматургии номеров, привнося что-то домашнее, доверительное, доселе неведомое ни артистам, ни зрителям. Многим это нравилось, некоторым не очень. Всё новое всегда трудно пробивало себе дорогу. И тем не менее…

Слова и голос инспектора манежа то подчёркивали героику одного номера, то весёлость и лёгкость другого. Женщин он объявлял с теплотой и любовью, мужчин — как подобает объвлять мужчин.

Его манежные интонации не повторялись. Каждое слово зрители слышали и внимали ему, благо с дикцией и техникой речи у этого мастера было всё на высочайшем уровне.

«А.А» с одинаковым успехом носил и фрак, и смокинг. Как правило, если он надевал что-то в первом отделении, то во втором выходил в совершенно ином костюме. Высокий, статный, с красивым лицом, поднятым подбородком, он привлекал не только взгляды женщин, но и мужчинам было чему у него поучиться.

Работал он вдохновенно, с удовольствием. Его никто никогда не видел без улыбки на манеже. Александр Анатольевич, невзирая на строгость и жёсткие требования, любил создавать «микроклимат» за кулисами, чтобы все были веселы и настроены на работу. Для каждого из артистов у него всегда находилась какя-нибудь присказка, хохма или шуточная «оценка» их творчества — лишь бы те улыбались.

— Летите, голуби, летите… — напевал он тихо слова известной песни, когда полётчики шли мимо него на манеж. — Только манеж мне не засрите!.. — подбирал он новую рифму в продолжении. Полётчики прыскали и начинали сверкать белозубыми улыбками. Инспектор галантно и торжественно провожал в полёт воздушных гимнастов, приглашая красивым жестом на манеж. Те, с поклоном, проходили мимо инспектора. Руководитель номера Виктор Петрович успевал бросить:

— А ещё во фраке!..

— Лети, лети, старый перДнатый… — рука инспектора манежа, мягко доторонувшись до плеча главного «Ангела», «благословляла» того в полёт.

Не слыша «междусобойчика», когда жесты абсолютно не соответствовали «текстам», зрителям, со стороны, казалось всё очень красивым, невероятно пафосным, галантным и «высокостилевым». На это и рассчитывалось. Высшим пилотажем считалось «не расколоться»…

— Лауреат Всесоюзного конкурса артистов цирка эквилибрист на пьедестале Николай Родыгин! — Инспектор манежа опустил микрофон и повернулся к форгангу. Оттуда лёгким пружинистым шагом вышел с голым торсом атлет.

— Коля «Померанцев»! Любитель выпить и любитель танцев!.. — негромко повторил «А.А.» объявление, но теперь уже только для ушей недавно «проштрафившегося» артиста, «припомнив» тому, как пару дней назад, подвыпив, он лихо отплясывал на очередном дне рождения.