Сердце в опилках

— Это мы, Люся, ещё таки, будем посмотреть! — Смыков подмигнул своей приятельнице. — Ви хочете песен? Их есть у меня!.. — сказал он и пошёл готовиться к очередной «пустяшной» репризе «Одиннадцать пальцев»…

Глава двадцать седьмая

— Дядя Толя, поздравляем! Мы за вас так переживали вчера! — радостно встретил Пашка Смыкова утром на конюшне. Тот безо всяких помощников сам убирал за Кралей и кормил её. Свинка весело хрюкала и тёрлась о стену вольера.

— Хм, спасибо, конечно, парень, только поздравлять меня не с чем. Просто повезло. Обычно такие истории заканчиваются иначе…

— Почему? — Пашка искренне удивился. Он вспомнил, как вчера зрительный зал и все, кто стояли в проходах буквально сходили с ума. Он думал, что теперь Смыкова будут носить на руках, печатать о нём в газетах, рассказывать по телевидению. О том, что вчера произошло в цирке, Пашке казалось, знал весь мир!

— Почему?.. — задумчиво повторил вопрос клоун.

Что мог ответить этот толстый почти лысый дядька, с морщинами под глазами и на сердце, молодому несмышлёнышу, смотревшему на него восторженными серыми глазами?..

Он мог, конечно, поведать ему, что в окружающем мире очень много людей никчёмных, пустых, но научившихся в нужный момент делать серьёзные лица, носить галстуки и портфели. Людей конъюнктурных, приспособившихся к реалиям этого мира, с детства знающих что и где сказать, чтобы их заметили и выдвинули, поставили над другими людьми, которым это делать совестно…

Вот кто были — настоящие «лицедеи»!..

Смыков же научился приспосабливаться лишь к спартанскому быту кочевья: обшарпаным цирковым гостиницам, к жёсткой плацкарте поездов и осеннему холоду периферийных цирков-шапито. Взамен люди дарили ему свою искренность, симпатию и любовь. И ещё — аплодисменты! В его жизни было что-то Настоящее, чего не пощупать руками и не увидеть глазами!..

Он ничего этого не стал рассказывать, ответил просто:

— Да потому, что так устроена наша жизнь. Каждый выбирает то, что выбирает…

Пашка подошёл к вольеру Крали и протянул ей угощение — сухари, которыми подкармливают лошадей. Он задумался…

Смыков внимательно посмотрел на молодого парня. Вдруг, с серьёзным лицом, задал неожиданный вопрос:

— Ты мороженное когда-нибудь ел?

Пашкины губы, как баянные меха, растянулись в улыбке, — мол, что за вопрос! — А обращал внимание: кто как ест его?

Помощник Захарыча неопределённо пожал плечами.

У клоуна под глазом задёргалась жилочка.

— Те, кого с детства учили его лизать, в этой жизни как-то неплохо устроились. Те же, кто кусал… — Смыков вздохнул и почесал Кралю за ухом. Та хрюкнула и закрыла глаза.

Пашка стал прокручивать в памяти картинки своего воронежского детства на Чижовке. Он и его сотоварищи, эта «босота» из частного сектора, многие из которой — безотцовщина, наскребали тогда мелочь, чтобы купить вожделенный вафельный стаканчик пломбира и всей ордой его съесть. В той компании за возглас: «сорок один — ем один!» можно было схлопотать по шее или остаться надолго с пацанской отметиной — «жлоб!» Пашка припоминал, если мороженное было подтаявшее — его лизали. Так хватало большему количеству пацанов и казалось, что удовольствие растягивалось на подольше. Тому, кто давал денег больше или сам покупал пломбир, позволялось прогрызть дырочку в донышке вафельного стаканчика и высасывать оттуда сладкую молочную массу. Это был верх наслаждения… Когда же мороженное было твёрдым от холода, а терпения не хватало, его кусали…

Теория Смыкова вроде была проста и понятна. Однако Пашка так и не смог толком определиться, что же его, согласно этой теории, ждёт впереди…

…Жизнь вошла в своё привычное русло, как река после бурного весеннего разлива. Неожиданны в нашей житейской повседневности ненастья, ураганы и землетрясения. Нежданны-негаданны и животворящие лучи солнца, однажды озаряющие судьбу и смысл происходящего. Спасение часто приходит оттуда, откуда его и не ждёшь. Тем и хороша наша жизнь…

Смыкова, после просмотра, поставили на программу. Директору, за самоуправство, «поставили на вид». Аркадий Андреевич попытался, было, бурно сопротивляться решению руководства «Союзгосцирка», но те, по секрету, сообщили, что его скоро переведут в управление культуры, а там и до министерства — шаг, так что — не стоит «поднимать волну».

Директор с виду успокоился, стал ждать, когда закончатся гастроли этой «дурацкой» программы. А ждать он умел…

В случайных разговорах о Смыкове, он величал того не иначе как — «дутая звезда», при этом обязательно обрисовывал руками широкую окружность, намекая на габариты клоуна. Директору было невдомёк, что тем самым он рисует прежде всего себя…

Программу, наконец-то, перестало «штормить». За кулисами снова «включился свет». На манеже своим чередом шли репетиции и представления. В зрительном зале вновь не было свободных мест…

Время, словно гадая себе на счастье, срывало с настенного календаря листки…