Сердце в тысячу свечей (СИ)

Я не знаю, что ответить. Мир изменился. Мы изменились. Как объяснить все, о чем я думаю? Вместо этого задаю другой беспокоящий меня вопрос:

– Мы когда-нибудь выберемся отсюда?

Я хочу услышать уверенное «конечно», однако получаю безнадежное «вряд ли». Оборачиваюсь, я зажата между перилами кровати и Питом, пытаюсь заглянуть ему в глаза, но напарник упорно отводит взгляд.

– О чем я не знаю?

Пит отвечает не сразу.

– Ты ждешь, что нас спасут? – спрашивает он, я киваю. – Гейл? Хеймитч?

– Койн и ее люди. Повстанцы!

Губы Пита трогает невеселая улыбка.

– Взорвешь нашу темницу и улетишь на планолете мятежников?

В его голосе слышится сарказм. Пит снова злится?

– Мы улетим. Вместе, – тихо говорю я.

Пит внимательно смотрит на меня, разглядывает каждую черточку на моем лице, задерживаясь на губах.

– Ты сказала правду тогда, перед тем, как уйти?

Мы стоим слишком близко. Я тоже смотрю на его губы. Кажется, Пит меня сейчас поцелует.

– Ты меня любишь?

Ну зачем он все портит? Резко отворачиваюсь, момент потерян. Пит хватает меня за руку, не давая отойти.

Для меня слишком непросто говорить о своих чувствах. Я сама в них не уверена. Да, Пит многое для меня значит, но любовь ли это? А тогда… Тогда просто вырвалось.

– Я ведь собиралась уходить и не знала, когда мы встретимся…

– Ясно, – холодно отвечает Пит, выпуская мою ладонь.

Если раньше молчание казалось неловким, то теперь оно просто убивает меня. Я снова все испортила? Почему Пит не поймет, что для меня все тоже не просто?

И я, и Пит оборачиваемся на звук открывающейся двери. Через мгновение на пороге появляется безгласая с подносом. Неужели уже время ужина? Бросаю короткий взгляд в окно: действительно, сумерки.

Мы едим в полной тишине, а после я укладываюсь на кровать. Пит еще долго сидит за столом, делая вид, что читает книгу.

– Твою спину надо обработать, – говорю я спустя целую вечность, получая очередной испытывающий взгляд голубых глаз.

На этот раз Пит не сопротивляется, подходит к койке и ложится на живот. Вблизи раны выглядят омерзительно: вздувшиеся красные полосы, обильно покрытые грязно-желтым гноем. Смачиваю ткань в воде и пытаюсь размочить верхнюю корку. Борясь с тошнотой, вычищаю раны. Пит глухо стонет, закусив зубами подушку.

Наконец, очередь доходит до банки с лекарством. Сначала выдавливаю чудо-средство на ладонь – проверить, что это вообще такое. Густой гель зеленого цвета с приятным запахом. Наношу его на воспаленную спину Пита.

– Холодно, – бормочет он, вздрагивая.

Оставляю напарника лежать, пока мою руки, а вернувшись, обнаруживаю, что краснота начинает спадать.

***

Спим мы каждый на своей половине кровати. И эту ночь, и следующие.

Тем для разговоров нет: раньше большей частью Пит начинал что-то говорить, а я подключалась, но он все еще злится и молчит. Я молчу в ответ.

Целыми днями лежу, глядя в одну точку, поднимаясь только за тем, чтобы поесть. Питу проще, он нашел себе занятие – читает книги, которые все прежнее время обрастали пылью, стоя на полке.

Его спина почти зажила, я обрабатываю ее четыре-пять раз в день.

За окном выпал снег, наша камера стала похожа на ледник, и только тогда миротворцы принесли дров и выдали Питу спички.

– Какая забота со стороны Сноу! – вырывается у меня.

– А ты бы предпочла воспаление легких? – интересуется напарник, разводя огонь.

Поддержание тепла в камере стало еще одной обязанностью Пита, потому что я всерьез подумываю о том, чтобы дать своему организму заболеть и отойти в мир иной – назло президенту.

Пару дней назад случилось странное: я вдруг заметила, что у Пита нет майки. Его принесли в камеру с обнаженным торсом, и до сих пор никто не догадался пополнить его гардероб. Первый раз вышло неловко: Пит подбрасывал поленья в огонь, а я засмотрелась на блики пламени, играющие на его коже. Я как раз облизывала губы, когда напарник резко обернулся, застав меня на месте преступления.

– Все в порядке? – спросил Пит озабоченно, видя, что мои щеки полыхают багряным румянцем.

– Угу, – буркнула я, уткнувшись лицом в подушку.

Вот и сейчас за окном ночь, а мне не спится. Лежу, разглядывая полуголого спящего парня. Пит красивый. Мне хочется коснуться его кожи, причем это желание такое сильное, что колет подушечки пальцев.

Пит ворочается во сне, выискивая положение поудобнее: взбив подушку, он фыркает и затихает. Длинная челка падает на глаза Пита, и я, не удержавшись, откидываю ее назад. В тот же миг светлые ресницы дрожат, распахиваясь, а пальцы парня сжимаются в кольцо на моем запястье. В голубых глазах настороженность и испуг, исчезающий, когда Пит узнает меня.

Сколько ему пришлось пережить за месяцы своего плена? Пит никогда не рассказывал об этом, а я не рискнула спросить. О некоторых вещах лучше не вспоминать, схоронив их подальше в памяти.

– Извини, – шепчу я. – Не хотела тебя будить.

– Почему не спишь? – тихо спрашивает Пит, больше не сжимая пальцы, но и не отпуская моей руки.

– Мне страшно, – честно говорю я. – Что если мы навсегда застряли в этой камере?

Пит вздыхает и, перевернувшись на бок, раскрывает свои объятия.

– Иди ко мне.