Сердце в тысячу свечей (СИ)

Теплые капли смывают с моего тела белесые пятна и утихомиривают ноющую боль внизу живота. Я не жалею. Я хотела быть с Питом, и это было достаточно приятно… и необычно.

Возвращаясь в спальню, я почти надеюсь, что напарник уже спит, но он лежит, положив руки под голову, и занимает сидячее положение, стоит ему заметить мое приближение. Укладываюсь на свою половину кровати, отвернувшись к окну.

В комнате прохладно. Сон не идет. Не понимаю, почему напарник будто отгородился от меня. Нужно ему что-то сказать? Как-то выразить, что я приняла его извинения и не сержусь?

Пока я ломаю голову над тем как поступить, в темноте раздается голос Пита:

– Ты разрешишь мне тебя обнять?

Оборачиваюсь, уставившись на его лицо, чуть светлое в кромешной тьме. Медлю, но все-таки поднимаю край одеяла, и напарник тут же подползает ближе. Он заключает мое обнаженное тело в свои объятия. Мне не по себе, но я не отталкиваю его: устраиваю голову на его плече и закрываю глаза.

Кажется, Пит не собирается спать: его рука никак не прекратит гладить мои волосы. Мне неловко, душа волнуется уже от осознания того, что я не одета и прижимаюсь к мужскому телу, а его невинная ласка пробуждает во мне слишком свежие воспоминания. Несчастные бабочки снова расправляют крылья, но я почему-то злюсь.

– Почему ты не спишь?

Рука Пита замирает, он задерживает дыхание.

– Не могу успокоиться… – негромко говорит он. – Ты слишком близко.

Я не понимаю. Если ему не нравится, что я рядом, зачем тогда обнимать меня?

– Могу и отодвинуться, – фыркаю я, но Пит не пускает, его объятия как стальные канаты.

– Я не хочу, чтобы ты отодвигалась, – он улыбается уголками губ, я замечаю это даже в темноте.

– Ты непонятный, – констатирую я, качая головой, но укладываясь обратно.

– Я самый счастливый, так что можно побыть и непонятным.

– Откуда столько счастья? – ехидно выдыхаю я.

Сама не знаю, почему я раздражаюсь. Может, потому что начинаю понимать, что такое его «слишком близко»? Несколько узелков в моем теле так и не раскрутились еще с прошлого раза и сейчас тянут, требуя каких-то действий.

Пит крепче обнимает меня и, помедлив, неожиданно начинает говорить, быстро и страстно:

– Китнисс, мне неловко, что все так вышло, слишком быстро, я не сдержался. У меня… никогда не было женщины, а ты… Ты невероятно красивая, и я… Я мечтал о том, чтобы ты была рядом, я хотел трогать твое тело. И вот ты позволяешь… Я… я не знаю, как это контролировать. Прости меня, я правда постараюсь в следующий раз…

Поднимаюсь, опираясь на локоть.

– В следующий раз? – недоверчиво искривляю бровь.

Мне мерещится, что Пит покрылся румянцем.

– Я надеялся, что мне удастся уговорить тебя… – почти шепчет он.

Не знаю, какой черт тянет меня за язык, но я натягиваю на лицо улыбку и снисходительно интересуюсь.

– И как же ты собирался меня… уговорить?

– Ну… – кажется, что сперва напарник немного растерян, но, заметив, мою улыбку, становится увереннее. – Сначала я хотел покрыть твое лицо сотней поцелуев, каждую клеточку, каждый сантиметр…

Пит переворачивает меня, нависая сверху, и я задерживаю дыхание, когда он начинает делать то, о чем говорит: его губы касаются моего лица, оставляя множество приятных ожогов.

– А потом спуститься ниже, на шею. Целовать ключицу, плечи… – Губы Пита догоняют слова. – Я хотел гладить тебя… везде…

Что сводит меня с ума больше: ласковый шепот или бесконечная нежность его рук? Я расслабляюсь и постепенно теряюсь в море вернувшихся ощущений. Минуты превращаются в бесконечность, и я ощущаю все острее, ярче, сладостней, желанней. Сейчас моя дрожь схожа с тем, как раньше потряхивало Пита, почти болезненный озноб, но я чувствую себя невероятно живой.

Руки и губы напарника скользят по моему телу, вызывая мурашки и томные стоны, я горю, я пылаю; бабочки давно разбились о скалы, теперь я птица, летящая намного выше: в высь, в неизвестную манящую высь.

Я не сдерживаюсь, позволяя себе закричать, когда Пит снова оказывается во мне: боли нет, это огонь, который разрывает меня изнутри, требуя выхода. Напарник глушит мои стоны, закрывая рот поцелуями. Я хочу позвать Пита по имени, но из горла вырываются только невнятные звуки; обхватываю его шею руками и дышу, дышу, дышу. Кислорода не хватает, я плавлюсь, я обжигаюсь, я… Неожиданно тело сводит мучительной судорогой: я замираю, мышцы будто деревенеют, не могу пошевелиться.

Дыхание возвращается спустя целое мгновение. Пит замер надо мной, испуганно глядя на мое скованное и подрагивающее тело.

– Тебе плохо? – ласково спрашивает он.

Улыбаюсь, выгибаясь в позвоночнике, и ощущаю, что в такой позе… Пит ближе ко мне.

– Мне хорошо… – облизываю губы, притянув голову напарника к себе. – Мне очень хорошо…

Касаюсь поцелуем его припухших губ и снова постанываю: моя сладкая пытка еще не закончена. Подталкиваю Пита к новым движениям, глажу его по спине, прикусываю кожу на шее. Он иногда повторяет мое имя, а я улыбаюсь, не в силах побороть ощущение счастья, заполнившего меня.

«Все хорошо, все слишком хорошо…»

***