Сердце в тысячу свечей (СИ)

– Пит ранен! – машу рукой назад, будто девушка могла не заметить лежащее на моей кровати израненное тело. – Ему нужны лекарства! Нам надо выбраться отсюда!

Я стою почти вплотную к Джоанне, а она переводит безразличный взгляд с меня на Пита снова и снова. Постепенно что-то меняется в ее лице, и, еще раз пристально посмотрев на раненую спину моего напарника, она прикрывает глаза и едва заметно кивает. Я даже не уверена, что мне это не померещилось.

– Вернитесь в кровать! – раздается сверху громогласный голос.

Кошусь в сторону динамика, но выполняю приказ: усаживаюсь на край койки по другую сторону от тела Пита. Он стонет, но не шевелится. Заставляю себя смотреть в пол, считаю гвозди, которыми прибиты доски: я давно подозреваю, что где-то в комнате спрятана видеокамера, но Сноу мог не заметить или не понять моего разговора с Джоанной.

Не поднимаю глаз, пока за девушкой не закрывается дверь. Радостное предвкушение рвется наружу, но я подавляю в себе это чувство: надежда еще тонка, как туман поздним утром.

Встаю на ноги и обхожу вокруг кровати, присаживаюсь на коленки рядом с Питом. Провожу рукой по его спутанным волосам, перебираю их пальцами.

– Мы выберемся отсюда, – шепчу я, касаясь своим лбом его. – Выберемся…

Я еще долго сижу так, не переставая гладить Пита, и лишь в какой-то момент понимаю, что замерзла и проголодалась. Оставляю свой пост и перемещаюсь к столу. Уплетаю кусок поджаренной ветчины, а вот кашу и еще одну порцию мяса не трогаю – перекушу позже или накормлю Пита, если он придет в себя. Вздыхаю, бросив на напарника невеселый взгляд: я и без врачебных навыков понимаю, что нужен антисептик получше воды. Даже на Арене у меня были листья, вытягивающие гной, а сейчас нет ничего.

Безразлично ковыряю пластмассовой ложкой кусок торта: я никогда не была сластеной, но мысли о белых кубиках сахара заставляют меня вспомнить о Финнике и в очередной раз забеспокоиться. Как жители Тринадцатого восприняли мое исчезновение? Понятно, что они заметили, только что им известно и собираются ли они спасать меня? И Пита?

***

Заняться в камере особо нечем, поэтому уже несколько часов я сижу на кровати, в ногах Пита, и пялюсь в одну точку. Сколько дней я провела в заключении? По моим интимным подсчетам уже больше месяца. Я хочу выбраться отсюда. Но как?

Теперь все мои надежды связаны с Джоанной. Многое ли она может? Да и захочет ли? На Арене мы расстались как враги, после этого ее наверняка пытали, а сейчас она лишилась языка. Перевожу взгляд на Пита: через что ему пришлось пройти после того, как капитолийские планолеты доставили его к Сноу? Искренне ли говорил мой бывший напарник в том интервью?

Не вынимая из кармана, сжимаю в руке парашют с подарками Пита. Я скучала по нему. Я волнуюсь за него. Что-то еще? Качаю головой: какая разница? Мы в подвале, в клетке, запертые, как зайцы, и наша жизнь – снова – зависит от президента.

Вытягиваюсь рядом с Питом, стараясь не задеть его. Кровать скрипит, чуть прогибаясь под весом моего тела. Ложусь на бок и всматриваюсь в светлую макушку. Протягиваю руку, чтобы погладить его, но едва мои пальцы касаются головы парня, он стонет и разворачивается ко мне лицом. Я обеспокоенно приподнимаюсь на локте, но Пит вымученно улыбается, и я почти успокаиваюсь.

– Привет, Китнисс.

Натягиваю на лицо улыбку.

– Привет.

– Я думал, ты мне померещилась… – Голос Пита хриплый, слова даются ему с трудом.

– Не померещилась.

Я всматриваюсь в его лицо и вспоминаю, как сильно тосковала по нему в Тринадцатом. Внизу живота странный комок из страха за наши жизни, радости от того, что пока мы оба живы. И желания поцеловать Пита. Отвожу взгляд. Мне неловко, будто напарник может прочитать мои мысли.

Я ищу предлог, чтобы выскользнуть из кровати, и нахожу его:

– Хочешь пить?

– Было бы здорово.

Я мгновенно поднимаюсь на ноги и, поправляя майку, добираюсь до стола. Наливаю полстакана холодной воды и возвращаюсь к Питу. Помогаю ему сесть. Он морщится от боли и так сильно сжимает руки в кулаки, что мне становится не по себе.

– Так плохо?

Пит поднимает на меня глаза и уверенно врет:

– Немного болит. Скоро пройдет.

Киваю, подавая ему стакан. Наши пальцы соприкасаются. Меня как будто бьет током, поспешно отворачиваюсь и отхожу в сторону. Усаживаюсь на один из стульев. Пит осматривает нашу камеру.

– Уютненько, – слабо улыбаясь, говорит он.

– Да уж, не слишком отличается от моей комнаты в Тринадцатом.

Пит меняется в лице, и я замолкаю. Повисает неловкое молчание. Изучаю дырку на своих носках, кусаю губы. Надо спросить у него, что в интервью было правдой? И было ли вообще? Если бы Пит и правда предал повстанцев, разве он оказался бы сейчас запертым здесь со мной?

Открываю рот, набираясь храбрости, чтобы начать, но Пит меня опережает:

– Здесь есть туалет?

Я так и замираю с открытым ртом. Мне неловко разговаривать о «таких» вещах с парнем. Но Пит ранен. Я должна ему помочь?

– Ммм… могу дать тебе кувшин.

Ни разу не видела, чтобы Пит краснел, но сейчас у него точно румянец на лице.