– Знаю, что ты хочешь спросить: зачем я тебя сюда притащил? Но происходит это в твоей голове, и только. Я могу заставить тебя почувствовать что угодно и увидеть что захочу. Я долго выбирал между раскаленной пустыней и этой ледяной глушью. А еще я нашел твое слабое место, и знаешь что? Ты легко сосредотачиваешься на одном деле и совершенно забываешь про другое. Этим самым ты пропускаешь меня в самые нежные части твоего разума. Что-что? Будешь впредь внимательнее? Не смеши меня, чудила! Я изучил твой мозг вдоль и поперек. И знаю, на какие места стоит надавить, чтобы подчинить тебя себе. Ты только представь, что ты будешь чувствовать, когда наконец поймешь, что я сделал твоими руками уже и что я ими сделаю потом?
«О нет,» – пронеслось в его голове.
– О да, – голос потянул гласные, услышав его мысль и показывая, что имеет здесь любую власть, какую только пожелает, а затем перешел на мягкий, убаюкивающий шепот. – Засыпай. Ведь я уже не один раз проделывал такое с тобой? Знаю, переход неприятный, но затем тебе будет легче. Я обещаю. Больше никто тебя не тронет. Я разберусь со всеми твоими проблемами. Тебе больше не придется беспокоиться за друзей…
Он чувствовал, что дыхание на исходе. Морозный воздух резал легкие, казалось, в этот орган кто-то засыпал целый мешок мелких льдинок, которые теперь то и дело ранили мягкие стенки.
Он был парализован. Не мог сдвинуться с места. Ресницы покрылись тонкой коркой и слиплись, глаза щипало, и из них вот-вот были готовы политься слезы.
Но больше всего он
И сил совсем не осталось. Хотелось просто свалиться в зыбкую тягучую темноту, которая проглотит его с головой, и совсем неважно, что там происходит снаружи, что там происходит без него…
Сердце билось. Нехотя, лениво. Как будто и ему уже надоели все эти трудности, с которыми приходилось жить, с которыми приходилось бороться.
А сознание… оно угасало. Тонуло в этой вязкой, пугающей мгле, барахтаясь над ее поверхностью, зная, что одно неверное движение – и ты пойдешь ко дну, к далекому, несуществующему дну.
Губы ссохлись. Теперь их было не разлепить. Глотку раздирала жажда. Хотелось взвыть от отчаяния, животного желания найти этого паразита и прибить его на месте, беспомощного ужаса и невыносимой тоски от осознания того, что ты бессилен. Твое тело – марионетка, которой обрезали нитки, а ты – кукловод, не добровольно отошедший от дел.
Ему хотелось сдаться. Так просто.
Но что сказали бы его друзья? Знакомые?
Не придется… беспокоиться за друзей?!
– Нет, нет, пожалуйста, не надо, – перед глазами появилась картинка. Картинка, не дающая ему покоя вот уже несколько дней. Он умолял, тихо, робко, постепенно его голос крепчал, но не получал уверенности в успехе. – Не делай этого…
Голос не глуп. Говорит про слабые, нежные места разума. Но в то же время о друзьях. Выходит, он знает о нем не все, иначе даже не заикнулся бы о том, что заставляло его таять от счастья. Надежда… она есть!
Он чувствовал себя так, словно над ним нависла грозовая туча, а у него в руках была ценная вещь, и необходимо было всеми силами ее спрятать, укрыть. И вещь эта была – мысли, частичка души.
Голова запульсировала жгучим огнем. Ее заполонили странные мысли, шипящие о том, что он сделал неправильный выбор, о том, что все могло быть иначе…
Внутри как будто кто-то вился, тугим клубком сжимал разум, раскалывая череп и стуча по нему.
Боль была такой сильной и навязчивой, что игнорировать ее уже было невозможно, да и не имело смысла. По телу волной прошлась судорога, но не холодная, как от волнения или мороза, а горячая, будто кто-то провел раскаленным утюгом по шее, груди, спине, рукам и ногам.
Он дернулся и выдавил хриплый стон.
На крик не хватало силы слабого, сиплого и тихого, как мышь, голоса. Это был предел его возможностей на данный момент, но он упрямо пытался ухватиться хотя бы за одну из этих чертовых мыслей, которые и принадлежали не ему.
Но они только заносились быстрее и суматошнее.
Вторая волна выбила из него новый хрип:
– Не-не надо…
Ужас сдавил горло.
Пальцы задергались. Он дрожал, то и дело кидаясь то в одну, то в другую сторону. От холода все чувства давно исчезли, а уж контролировать себя вообще не представлялось реальным.
Слишком поздно он понял, что рвался не он. А тот, другой. Вторая, рассвирепевшая от стойкости двойника половинка разума в бешенстве жгла мысли. И так жестоко, легко и быстро, как если бы огонь пожирал лес…
Агония заставила его разогнуться. Она ужалила в спину, резко и неожиданно, пересчитала позвонки и оставила печать боли на его лице.
Сознание снова угасало.
И он боялся тоже утонуть.
Он боролся. Но вот побороть не сумел.
«Простите,» – только и успел подумать он и рухнул без сил на снег. А в следующую секунду все это исчезло, и он открыл глаза, поменявшие цвет, уже у себя дома.
***