Сердце, живущее в согласии

Он кивнул и послушно пошел со мною к лифту, который нам уже вызвали. Мы молча поднялись на шестой этаже, прошли по длинному коридору и остановились у двери его номера.

– Моя комната рядом. Тебе что-нибудь нужно? – (У Ба покачал головой.) – Могу я чем-то помочь?

– Нет, спасибо.

– Тогда спокойной ночи.

– И тебе спокойной ночи.

В моем номере было даже холодно. Я выключила кондиционер и осмотрела временное пристанище. Большая кровать с безупречно чистыми простынями, мини-бар, письменный стол со стопкой почтовой бумаги, два телефона, вай-фай, цветной телевизор, букет цветов и блюдо со свежими фруктами. Все это было ужасно знакомым. Сколько раз, отправляясь в деловую поездку, я останавливалась в похожих номерах. Только города менялись: Даллас, Майами, Чикаго, Хьюстон, Сан-Диего. Куда бы я ни приезжала, меня повсюду встречали одинаковые спальни в отелях, одинаковые кабинеты и комнаты совещаний. Это был безымянный, взаимозаменяемый мир. Уравновешенный, стерильный, без запахов и, уж конечно, без чувств. Мир, в котором я легко ориентировалась и в котором мне до недавнего времени было ни хорошо ни плохо. Я не жила. Функционировала. Проводила переговоры. Выполняла задания фирмы. Номер в мандалайском отеле напомнил о том мире. Мне стало неуютно. Я почувствовала себя не на месте. Отчужденной. Такое ощущение возникает, когда после долгой разлуки навещаешь близких друзей и понимаешь, что вас уже ничего не связывает.

Я устало рухнула в кресло, закинула ноги на подлокотники и стала ждать. Чего? Сама не знала. Мне не терпелось встать под горячий душ и выспаться на мягкой кровати. Сейчас не было сил, чтобы раздеться. Не знаю, сколько времени я так просидела. Из ступора меня вывел кашель У Ба. Приступ продолжался, и я решила зайти к брату. В коридоре стояли поношенные сандалии, дверь его номера была приоткрыта. У Ба снял с кровати покрывало, сложил пополам и улегся на пол. Рюкзак с рубашками и лоунджи служил ему подушкой. У Ба лежал на боку, подтянув колени к груди. Кашель его не разбудил, либо он уснул сразу после приступа. Я осторожно закрыла дверь, села на кровать и засмотрелась на брата. На его тощие ноги с мозолистыми ступнями, на то, как ритмично поднимается и опускается грудь. Человек, спящий на полу. Картина, привычная в крестьянских хижинах, здесь поражала несоответствием, отчего У Ба казался еще более старым, слабым и беззащитным.

Между двумя моими визитами в Бирму пролегло десять лет. Десять лет, в течение которых нас с У Ба связывали только письма. Неужели я не чувствовала, как скучаю по нему, как мне его не хватает? И вдруг я поняла, почему он отказывался приехать в Нью-Йорк. Тяжело представить его идущим по Манхэттену в лоунджи и сандалиях. Но еще труднее вообразить У Ба в джинсах и ботинках.

Зачем я потащила брата в больницу против его воли? Почему, даже не посоветовавшись с ним, подкупила врача? Я хотела помочь, боялась за него. Но отчего мне казалось, будто я лучше самого У Ба знаю, чтó для него хорошо?

Вспомнились слова отца, я слышала их в детстве, но тогда не понимала смысла: «Дорога в ад вымощена благими намерениями». Так он всегда говорил о благотворительных балах, которые помогала устраивать мать. Для меня «ад» и «благие намерения» были несовместимы. Я считала, что они находятся между собой в вечном и непримиримом противоречии. Потом, через много лет, я поняла, насколько точными были отцовские слова. До чего же тяжело противостоять благим намерениям. И как трудно от них ускользнуть. Тень угрызений совести слишком длинна.

Слова отца наверняка понравились бы Эми. Я уже дней десять, с самого отъезда, не вспоминала о ней. Странно. В последние годы мы постоянно виделись и перезванивались. Что сказала бы она, увидев меня сидящей на кровати брата? А что – услышав истории, которые слышали мы с У Ба?

Я вот подумала: а вдруг голос зазвучал в твоей голове не просто так?

Как же я соскучилась по ее «я вот подумала».

Я вот подумала: а был ли смысл тащить брата в больницу, где ему ничем не могли помочь?

Я вот подумала: а неужели ты не понимала, перед каким искушением ставишь честного врача?

Я вот подумала: а может, слова «благие намерения» – синоним чего-то другого?

Почему бы не позвонить ей? Я прикинула время: в Нью-Йорке сейчас день. Ее голос, несколько ее фраз помогли бы справиться со страхом за брата. Это все, что мне нужно. Я подошла к столу, сняла трубку. Номер Эми был один из немногих, которые я помнила наизусть: 001-555-254-1973. Я замерла, словно чего-то выжидая. Мысль о том, что я могу набрать комбинацию цифр и соединиться с Ривингтон-стрит на Манхэттене, казалась абсурдной. Будто ее мир и тот, где я сейчас, разделяла только эта комбинация.

Если бы все было так просто.