От тяжких раздумий Софью отвлек едва различимый шорох. Вполне вероятно, что шуршали мыши в подполе, но сердце вдруг бросилось вскачь. Софья осторожно, стараясь не издать ни звука, слезла с кровати, на цыпочках подошла к окну, отдернула расшитую занавеску. Снаружи царила тьма, такая кромешная, что казалось, что там, за хрупким стеклом, нет вообще ничего. Софья уперлась руками в подоконник, прислушалась.
Ничего. Послышалось, показалось. Нервы, только и всего…
В тот самый момент, когда она собиралась снова задернуть занавески, темнота за окном пришла в движение. Софья не заметила это движение, скорее почувствовала. Чувство это скользнуло под ночную сорочку холодной змеей, оплело позвоночник, приковав молодую женщину к окну. А темнота тем временем обретала плоть. И вот уж оттуда, из тьмы, на Софью, не мигая, смотрят два оранжевых глаза. Снова померещилось? Если бы так… Но интуиция, обострившаяся да невозможности в этом чертовом городе, кричала об обратном.
Оранжевые огни приближались медленно, но неумолимо, и вот уже в Софью, прямо в ее душу, вглядывается зверь. Немигающий взгляд, мощные челюсти, клыки чудовищного размера, острые уши, серая с подпалинами шерсть. Волк?.. Нет, не волк – очень на него похожая, но все же иная, противоестественная тварь из того же мира, из которого явилась албасты.
Мысли эти вихрем пролетели в голове, разрушая сковавшее Софью оцепенение. В тот самый момент, когда желтоглазая тварь ударила когтистой лапой по стеклу, Софья метнулась к висящему на стене ружью. Ружье она теперь все время держала заряженным, просто так, на всякий случай. Вот он и наступил – этот всякий случай.
Когда послышался звон бьющегося стекла и на пол посыпались острые осколки, она сорвала с гвоздя ружье. Тварь рвалась в дом с неистовой яростью, не издавая ни единого звука. На клыках ее Софья видела хлопья кровавой пены, а когти, такие же неестественно большие, как и клыки, скребли подоконник, оставляя на нем глубокие борозды. С холодной ясностью Софья поняла, что узкий оконный проем, возможно, сдержит тварь, не пропустит внутрь, но силы ее вполне хватит на то, чтобы снести с петель входную дверь. И если уж действовать, то прямо сейчас! Забрехали соседские собаки, и в этот самый момент Софья выстрелила прямо между двумя оранжевыми огнями.
Попала! Не могла промахнуться на таком расстоянии…
Точно попала, потому что за окном, заглушая собачий лай, раздался яростный, полный боли волчий вой. Волчий ли? Раздумывать над этим было некогда, трясущимися руками Софья перезарядила ружье, осторожно, стараясь не дышать, подкралась к разбитому окну, замерла. Если тварь вздумает снова сунуться, она выстрелит. Но ведь не сунется… Она же попала! Попала прямо между глаз, а это значит, что… убила?
Входная дверь содрогнулась от мощного удара, и Софья закричала. Она кричала одновременно от неожиданности и от страха, потому что уже почти поверила, что победила, что одним-единственным выстрелом сумела сделать то, что было не под силу опытным охотникам. Не сумела. Не убила, а всего лишь ранила, привела тварь в еще большую ярость. После секундного затишья – замолчали даже собаки – дверь снова вздрогнула, жалобно скрипнули петли, а засов наверняка погнулся. Сколько еще таких чудовищных ударов выдержит дверь?.. В кромешной темноте, царящей в сенях, Софья не видела ровным счетом ничего, только чувствовала, как острые когти скребут старое дерево, с мерзким скрежетом скользят по железным скобам, слышала чужое яростное дыхание, слышала, как капает на крыльцо кровавая слюна зверя.
Ждать осталось совсем недолго, еще несколько ударов, и когтистая лапа нарисует свой страшный узор не на стене дома, а на ее коже. Софья всхлипнула, прижала приклад к плечу. Если она и умрет, то жизнь свою продаст задорого. А может, еще получится выжить. Как знать…
Что-то изменилось в тот самый момент, когда Софья уже готовилась нажать на курок. За дверью, уже почти снесенной с петель, наступила тишина. В тишине этой уханье собственного сердца казалось громким, как пожарный набат. А потом снаружи послышался выстрел, и Софья как-то сразу поняла, что там, во дворе, Рудазов. Вышел один на один против зверя. Не нашлось бы в Чернокаменске другого такого дурака.
Наверное, она тоже была дурой. Потому что только дура могла сделать то, что сделала она. Не выпуская из рук ружье, Софья открыла дверь, шагнула на крыльцо. Снаружи было светлее, чем в доме, возможно, из-за выкатившейся из-за тучи луны. А может, просто глаза привыкли к темноте и сейчас все происходящее видели в малейших деталях.
Вблизи зверь был огромный, куда больше, чем Софья могла себе представить, раза в два, а то и в три крупнее обычного волка. Он припадал на передние лапы, скалился и рычал. От этого одновременно придушенного и яростного рыка желудок сводило судорогой. Зверь смотрел на стоящего перед ним человека. Близко стоящего. Непростительно близко…