Сердце Зверя (СИ)

В холода получить приглашение в чей-нибудь дом было проще, и Конан этим беззастенчиво пользовалась, раз и навсегда усвоив, что для собственного выживания можно делать все, что угодно. Правила имели для нее смысл только тогда, когда их можно было выполнять без риска сдохнуть в канаве.

Она провела на улице два года. К десяти годам она уже знала всех бродяг в округе, а они знали ее, хоть никогда и не общались. Конан предпочитала держаться особняком и отвечать только для себя. Единственным человеком, с которым она общалась, был Яхико – совсем молодой на вид мужчина, которого Конан сначала приняла за подростка – настолько хилым и хрупким на вид он был. В итоге, правда, оказалось, что ему было двадцать три, он был бетой и, ко всему, болен какой-то неизлечимой болезнью, название которой Конан не запомнила. Когда Конан случайно наткнулась на него в единственной не разрушенной до конца (здесь сохранилась крыша, зато не было пола, и все поросло густой травой) комнате заброшенного дома, он был уже осунувшимся и бледным, как полотно. Ярко горели только его рыжие волосы.

Яхико, как узнала Конан, был сиротой и жил до того в детском доме. Умудрился выучиться на преподавателя высшей математики, но проработать по специальности так и не успел. Болезнь его подкосила, лечения от нее не было, и жить ему стало негде, едва выяснилось, что работать он не сможет и платить за жилье, соответственно, тоже.

Так Яхико, до которого никому не было дела, оказался на улице. Какое-то время, пока позволяло здоровье, он подрабатывал то грузчиком, то курьером, то каким-нибудь другим мальчиком на побегушках, но его здоровье все ухудшалось. Он не ел неделю, от безысходности обкусывая сорную траву, пробившуюся в этом холодном, хоть и сухом, месте, когда на него наткнулась Конан.

Сама Конан так и не могла понять, зачем взялась помогать незнакомцу, напугавшему ее в первую минуту до чертиков. Но она помогла, и таскала еду и воду еще и для Яхико, поддерживая его постепенно угасающую жизнь. Яхико, не любивший быть обязанным, взамен возмещал ей школьную программу, которую Конан, бродяжничая, пройти никак не могла.

За побег из дома – по сути не такой уж и необходимый – Яхико Конан никогда не осуждал. Психология альф и омег от психологии бет отличалась, как небо от земли. Так что в эти дела он не вмешивался.

Пока Конан добывала ему еду и выпрашивала у искренне жалеющих вынужденных бродяжничать детей мамочек тетради и ручки, Яхико, перебираясь поближе к свету, расписывал в тоненькой, грязной от земли тетрадке программу занятий, пытаясь вспомнить все, чему его самого когда-то учили в школе.

Конан такая идея сначала не нравилась, но она слушала скучные уроки из уважения к вбившему себе что-то в голову Яхико. Постепенно она втянулась, и уроки перестали быть скучными. Потом, уже в школе, Конан с удивлением поняла, что Яхико успел дать ей куда больше, чем несколько лет учебы, и одноклассников она обгоняла по программе минимум на пару лет – во всяком случае, по математике.

Полтора года она провела с Яхико, пока однажды не вернулась в их обжитую уже за столько времени комнату в разрушенном доме и не нашла своего единственного оставшегося родного человека мертвым. Тогда же она вспомнила, что с утра Яхико настойчиво выпроваживал ее, хотя у них была и еда, и вода, и просил не возвращаться подольше.

Двое суток Конан просидела рядом с бросившим ее Яхико, потом собрала в рваный старый пакет исписанные ими тетради и ушла.

С неделю она бесцельно бродила по улицам, бесцельно доедала остатки успевшего покрыться плесенью хлеба, пока не оказалась у дома одной знакомой мамочки, у которой она оставалась как минимум раз в месяц на пару ночей. Пара этой мамочки – высокая скуластая альфа – постоянно была в разъездах, поэтому скучавшая омега, устававшая от своих слишком маленьких детей, радовалась присутствию Конан, которая хотя бы умела говорить, вела себя прилично и могла поддержать разговор.

На этот раз мамочка оказалась не одна. Конан она радостно поприветствовала, пропустила в дом, отправила мыться, а потом пригласила в гостиную, где Конан увидела пугающего мужчину. У него был шрам на подбородке и закрытый аккуратной темной повязкой глаз.

На Конан он весь вечер смотрел немигающим взглядом, от которого у Конан еда вставала поперек горла. Мамочка, пытавшаяся поддержать разговор, доложила, что этот «милый дяденька» - дальний родственник ее альфы, заехавший по дороге к ним.

Много позже Конан узнала, что «милый дяденька» приехал из-за нее, когда узнал из рассказов родни, что Конан бродяжничает несколько лет, но, по виду, прекрасно умудряется выживать на улице.