Сердце Зверя (СИ)

Орочимару, переживший три самых унизительных дня в своей жизни, напротив – ежедневно вытаскивался из камеры на «беседы», которые не давали никакого проку. Орочимару действительно не знал, где стая, и возненавидел серебро на всю оставшуюся жизнь.

За неделю до следующего полнолуния Орочимару, впрочем, оставили в покое. Дни размеренно тянулись от рассвета до заката, а пленников по-прежнему всего лишь скудно подкармливали и выводили в туалет – и больше ничего «особенного» в их жизни не происходило. Разве что руки с каждым проведенным на цепи днем болели все сильнее. С цепью они поделать ничего не могли – та тянулась наверх, к выходу, и крепилась к чему-то, видимо, с улицы, опускаясь затем в колодец, в котором они сидели.

Дни тянулись за днями, полнолуние приближалось с неумолимостью снежной лавины, покатившейся по склонам гор, а жизнь пленников все так же не менялась. Того альфы, что был с ними в прошлое полнолуние, на этот раз не было, и становилось очевидным, что случится, когда полная луна вступит в свои права.

- Видимо, это конец, - пессимистично заметил Орочимару накануне полнолуния. – Я обращусь и загрызу тебя, а потом меня пристрелят в этой дыре.

Саске хотел было поспорить, но не стал. Потому что все действительно было очевидно. И, в подтверждение его слов, в камеру вошел уже знакомый Саске братец Конан. Скользнув по ним обоим презрительным взглядом, он поднял голову к темному ночному небу, видному в дыру наверху.

- Больше вы нам не нужны, - сообщил он. – Думаю, завтра вы неплохо развлечетесь, - хмыкнув, он вышел, и дверь захлопнулась со зловещим скрежетом, будто подыгрывая злодеям.

Саске перевел взгляд на мрачно усмехнувшегося Орочимару, весь вид которого будто кричал: «А я говорил! Говорил, что нам конец!». Собственно, Саске даже и не особенно удивился такому развитию событий. Он изначально не ждал ничего хорошего и только в очередной раз порадовался тому, что Наруто от него далеко и в относительной безопасности. Конечно, родственнички Конан от него, скорее всего, не отстанут – во-первых, из принципа, а во-вторых, из-за того, что его стая, фактически, подняла своеобразный бунт против гильдейской системы. И свалившие в леса гильдейцы в лице Сакуры, Асумы и Шикамару с Кибой были тому только лишним подтверждением. Но Саске считал Наруто достаточно умным, чтобы не попасться и прожить долгую жизнь подальше от Гильдии.

В любом случае, поделать им было нечего. Цепи держались крепко, дверь выглядела достаточно толстой, чтобы человеческими силами ее было не выбить, а глубокий колодец, в котором они торчали, был достаточно глубок для того, чтобы навсегда забыть о мысли вылезти из него. Точнее, вылезти было бы вероятно – по цепи, поднимающейся вверх, но проблема была в том, что высвободить руки не представлялось возможным, да и решетка наверху выглядела очень недружелюбно.

- Может, ты все-таки не сдуреешь? – предположил Саске тоскливо.

Сидеть и ждать, когда пройдет следующий день и Орочимару обратится, чтобы откусить ему голову было… ужасно. Если Саске и ненавидел что-то всеми фибрами души – так это ожидание. Он бы предпочел, чтобы все решалось сразу и без долгой волокиты. Они и без того провели в цепях уже почти два месяца. Лимит ожидания был давно и безоговорочно исчерпан.

Орочимару с сомнением посмотрел на него и промолчал. Вожака стаи он не видел так давно, что глупо было надеяться на сознательность животной части его натуры. Орочимару хмуро подумал о том, что их история с Саске все-таки заканчивается кровопролитием – несмотря даже на то, что обоюдно ненавидеть друг друга за время, проведенное в плену, они перестали.

Следующее утро и день встретили их ехидными взглядами привычных уже конвоиров, которые, будто издеваясь, их на удивление неплохо покормили. Правда, еда не лезла в горло ни Саске, ни Орочимару, которые старались не смотреть друг на друга и вообще общаться как можно меньше. Ситуация, в которой они оказались, не располагала к приветливости совершенно. То же самое, что палач, решивший подружиться с приговоренным к казни накануне этой самой казни.

В любом случае, вечером того же дня они снова были в осточертевшем уже колодце, все так же прикованные за руки.

- Я думал, тебя не станут привязывать, - мрачно заметил Саске, постепенно начинавший впадать в меланхолию.

Как и любой охотник, знающий, что каждый раз на заданиях его жизнь подвергается опасности, он не испытывал растерянности – слишком привык к мысли о смерти. И все же Саске, как и любой нормальный человек, умирать не хотел, и это противоречие между человеческим и охотничьим разрывало его на части. А общая безнадежность ситуации положение только усугубляла.

- Угу, чтобы я освободил тебя, что ли? Я все равно смогу вытащить руки во время обращения, на то и расчет, - отозвался Орочимару не менее хмуро, без особого восторга поглядывая наверх – на решетку, за которой виднелось стремительно темнеющее небо.