- Ты - сумасшедшая, - спокойно произнес Ричард, наслаждаясь свободой. Корова в сапогах могла сниться сколько угодно и нести все, что вздумается, главное, она перебила глядящий с северо-востока ужас.
- У кальмара в заднице и то больше мозгов, - не осталась в долгу гостья. - Арнольд говорил, ты был дурным унаром, ты ничего не понял. Ты остался один, но ты здесь. Я была в твоем доме, я тебя вижу, и ты меня видишь… Не иди домой. Вернись и убери им паруса. Закрепи пушки. Идет шквал, понимаешь?! Ваш шквал, не мой, но мне вас жаль… Пусть горячее останется горячим. Мы возьмем свое позже и только то, что по праву наше. Мы не мародеры, а Она не может войти…
Толстая нога в высоком сапоге с отворотом с силой топнула об пол. Бред продолжили шаги, без которых теперь не обходился ни один сон. Тяжелые и знакомые, они звучали на лестнице, и вместе с ними поднимало голову ощущение чего-то неприятного.
- Он идет, - сказала Гастаки, или как там ее. - Он недоволен мной, но тоже скажет, раз пришел. Пойми, ты успеешь, только не иди навстречу. Думай не о себе, о себе - поздно.
- Я говорил! - прорычало от двери. - Этот унар глуп. Он смотрит на все, но видит себя. Его нет, есть зеркало. Зеркала глупы. Пошли, Она ждет.
- Скажи ему, - потребовала женщина, - и пойдем. Она бессильна, а мы должны! Нельзя их бросить. И малявку нельзя… Ты же был горячим, недавно был!
- И ты была, и что с того? Нравилось тебе это? Забыла, как звала? Орала - уши затыкай, и то услышишь. Я пришел, все хорошо, так чего лезть? Нам они не нужны. Мы - это мы, а моя грымза туда не полезет. У нас есть время, Она возьмет себе горячего, мы будем вместе. Всегда вместе, я, ты и Она. Идем…
- Герцог Окделл, - а вот этот голос принадлежит Литенкетте, - кто у вас?
- Никого, - соврал Ричард, не желая хвастаться подобными гостями даже во сне.
- Откройте, или я взломаю дверь.
- Вы дурно воспитаны! - рявкнул Дикон и понял, что он один и в комнате холодно. Холодно, промозгло и темно. - Впрочем, если вам не терпится обсудить здешнее вино… Подождите, я зажгу свечу.
Свеча не загоралась, сапоги оказались сырыми, сырым было и одеяло, которое юноша случайно тронул. Так и не справившись с огнивом, Дикон распахнул незапертую дверь. У Литенкетте свеча была, в другой руке граф сжимал пистолет.
- Вы хотите меня убить? - почти спокойно осведомился Ричард. - Это вам вряд ли поможет.
- Вы хотите сказать, что уже умерли? - Ноймар поставил свечу на стол и поежился. - Охотно верю, иначе чем могилой эту спальню не назовешь.
- У меня что-то случилось с трутом. - Литенкетте прав, здесь не просто зябко, здесь мерзко, и снова этот взгляд! - Если вас не затруднит, зажгите и мою свечу.
Она же горела. Святой Алан, она же вечером горела, а на кувшине с молоком не было плесени…
4
Отец казался молодым, красивым и очень спокойным. В парадном мундире, но без шляпы и плаща, он стоял меж толпившихся у стола зрителей и следил за игрой, знакомо
крутя орденскую цепь. Лионель бросил карты на стол и поднялся, не заботясь ни о партнере, ни о лежащем на сукне кошельке. Все это - гостиная в доме Капуль-Гизай-лей, знакомые и незнакомые люди, свечи, виноград, золотистые занавеси - было сном и не имело никакого значения. На самом деле он играл не в тонто и не с кем-то, потерявшим имя и лицо, едва Ли встал. В горах Гаунау шла своя игра, которую следовало заканчивать, но именно этого Проэмперадор Севера и не мог.
Лионель прошел сквозь бормочущих безымянных людей, не понимавших, что их нет. Он ненавидел подобные сны, лишенные всякого смысла, не считать же таковым напоминание о том, что он и так никогда не забывал. Отец умер, убит, застрелен Борном. Ничего изменить нельзя, как и помочь, и все же Ли подошел и спросил, как спрашивал десятки раз, прекрасно зная, что это бесполезно и бессмысленно:
- Я могу что-то сделать?
- Благодарю. Нет.
Отец никогда не сказал бы ничего подобного, а вот сам Ли… Он держался именно так, несказанно радуя дядю Горация.
- Как у тебя дела? - спросил отец. Этот вопрос Лионель тоже знал, как и собственный ответ.
- У меня все в порядке. - Да, у него все в порядке. Он бросил обоз с пушками, как ящерица отбрасывает хвост, вывернулся и ушел дорогой, о которой Хайнрих не подумал и которая, к сожалению, вела в горы. Все решили, что догонялкам конец и Северная армия, вырвав для Рудольфа месяц, идет в Торку. Так и будет, если он не найдет способа продолжить игру. - А как ты?
- У меня все в порядке.
Племянник экстерриора, сын и внук маршалов, глава фамилии… Он говорил сам с собой, потому что знал: отца нет. Он вел себя так, словно за ним следили даже во сне. Что бы ни утверждали менторы, льдом может стать не только вода, но и огонь.
- Тебе надо идти?
- Не думаю.
- Мой маршал!… Мой маршал, прошу меня извинить… Полная людей и при этом пустая комната исчезает.
Сну конец, но лучше бы он очнулся сам. Случайные удачи отучают от упорства.
- В чем дело? - Глаза у Сэц-Алана опухли, русые волосы стояли дыбом. Вот кто точно не хотел, чтобы его будили.
- Капитан Давенпорт со срочным донесением.
- Который час?
- Полчетвертого.