– Я… Я вступил в корпус и попробую воевать… С язычниками.
– Сыне, – отец Ипполит взял парня за руку, – ты должен требовать суда земного или молить о небесном.
– Я хочу, чтоб она успокоилась, – священника Пагос если и слышал, то не понимал. – Солдаты не думали… Они видели, что творили разбойники… Если бы я сам решил, что передо мной пособник… Господин, я хочу уйти, только уйти! Позвольте…
– Дело твое. И кобыла тоже.
– Не надо. Господин маршал, прошу… разрешения…
– Иди и выпей чего-нибудь. Покрепче. Агас!..
Понял и увел, хотя это дело клирика, только отец Ипполит рвется не утешать, а судить.
– Господин легат, – священник шагнул вперед. – В сердце Пагоса нет зла, однако мы еще не в Рассвете и будем там не все. Нам нужна справедливость, и я требую ее именем Создателя. Убийцы госпожи Тагари виновны не в ошибке, они упиваются властью и потому опасны. Вы не истребляете разбойников, вы заменяете их…
– Вы уже несли эту чушь… То есть слово Создателя, как вы его понимаете. Что, по-вашему, я должен сделать?
– Непосредственных виновников передать властям Мирикии, – твердо сказал клирик, – а тех, кто не вмешался, изгнать, лишив власти над себе подобными. Солдаты должны быть страшны лишь злодеям и внешним врагам, а ваши люди опасны всем.
– Эту чушь вы тоже несли. От местных властей толку не добьешься, убийцу я расстрелял, а его приятели остались без кокард. Надеюсь, поможет, а теперь, господа, имею честь пригласить вас на день рождения. Как Сервиллионик, я родился в один день с императором, но мне хочется выпить, а вы меня не выдадите, да и стол у вас накрыт. Ну а выдадите – что ж, так мне, балбесу, и надо!
2
Письмо Эмилю было готово, оставалось приписать пару строчек для Арно. Мать, получив от пропажи послание аж на шести страницах, не могла скрыть удивленного счастья, да Ли и сам видел, что братец начинает думать, сие же благое дело следовало поощрять. Впрочем, Придд это и так делает, он много чего делает… Ли засмеялся и с удовольствием взялся за следующее послание:
Когда спустя полчаса в дверь постучали, Савиньяк решил, что из поиска вернулись «фульгаты», и они в самом деле вернулись.
– Монсеньор, – доложил гордый своим участием в маршальском заговоре Мишель, – к вам тут один. Имя запамятовал, но он с «гусями» был на переговорах. Монах который; только одет, как человек.
– Брат Орест?
– Вот! Наши его от Вассермюле согласно приказу сопровождают, а больше и доложить-то нечего. Всю дорогу молчал, как щука.
– Именно щука?
– Ну не уклейка же, – слегка растерялся «фульгат», но подметил он верно. Что-то щучье в адрианианце было, хотя не раз лазивший по марикьярским скалам Ли скорее бы вспомнил горного варана.
– Пусть заходит.
Бедный Иссерциал! Бедные Иссерциал, Лахуза и даже Дидерих, как же им приходилось изворачиваться, чтобы анаксы и прочие императоры получали важные известия не за письменным столом! Ли уже привычно стянул с волос кэналлийскую косынку и встал, приветствуя вымотанного военного в наспех обтертых сапогах. Алвасетскую рубашку и отнюдь не маршальский шарф на талии хозяина гость не заметить не мог, но с удивлений разговор бы начал разве что варвар. Или просвещенный дурак.
– Добрый вечер, сударь.
– Добрый вечер, господин Проэмперадор.
Эсператист в самом деле напоминал щуку, с боем вырвавшуюся из заливного, в котором увязли другие. Бруно увяз, только в чем? В китовниках, в собственной армии или и там и там?
– Я привез два письма, – суховато уведомил брат Орест, – от принца Бруно и молодого Фельсенбурга. Кроме того, у меня имеется устное поручение от моего епископа и нечто, некогда принадлежавшее вам.
– Что, на ваш взгляд, важнее?
– Новости, и они не слишком приятны. В письмах все должно быть изложено подробно.
И никаких тебе «сын мой», «брат мой». Представить бы ему бывшего епископа Аконы и оставить бы Создателевых слуг наедине. Могло бы выйти… поучительно.
– Я хочу услышать главное от вас. Садитесь.
Сел, положил руки на колени. Если потребуется, через мгновение будет на ногах с обнаженным клинком.