Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 2

– Ага, – подтвердил приятель, – только это тебя и спасает. Будь иначе, я бы тебе объяснил, что есть не капитанского ума дело, а потом повел бы посмотреть на Стоунволла. Теперь спрашивай, зачем?

– Ты, кажется, подкладку зашивал? Вот и зашивай! – злиться все равно не выйдет, хоть и хочется. И на Вальдеса тоже хочется и тоже не получается, оттого и тревожно. Савиньяк с Алвой бесили, но не ошибались, а регент с фок Варзов и умницей Ариго… А, что тут скажешь!

– Если ты не спросишь, – пригрозил Бертольд, – я сам скажу. Когда нас сюда отправляли, Стоунволлу это не нравилось, а лысый – зануда почище тебя. Зато теперь он спокоен, как сытый уж, а если Стоунволл спокоен, то и нам дергаться нечего.

– Вот уж не знал, что ты водишь дружбу с полковниками, – Чарльз глянул в потемневшее окно и потянулся за плащом.

– С лошадьми я дружбу вожу, а Стоунволлов Угар в Аконе глазки пучил и башку задирал, зато как двинулись – уши торчком, значит, и хозяин в порядке… Слушай, не хочешь идти – не ходи.

– Это тебе Беспокойный наябедничал?

– Не-а! Он к тебе, как ты к нему, а ты к нему никак. Просто с такой физиономией не пьют, а бодаются. Голова хоть не болит?

– Нет вроде, – Чарльз вслушался в собственные ощущения и подтвердил: – Не болит, а даже если б болела…

Бертольд может верить хоть лысому полковнику, хоть гривастому жеребцу, только прояснить положение нужно. Вальдес бешеный, но не слабоумный, может, и задумается, кому нужны его прыжки по крышам, да и прыгать можно куда успешней. Придд во Франциск-Вельде силами неполного эскадрона уничтожил дриксенского командующего, неужели они, если зададутся такой целью, не покончат с Залем? Другое дело, что перехватывать командование и наводить порядок у оставшихся без головы кадельцев должен не адмирал, а кто-то вроде Савиньяка.

3

Гений не зря ценил «Плясунью» больше других своих творений – в этом компоте нашлось место всему, но Валме сосредоточился на умирающем распутнике, которому «слепяща, будто солнце» совесть тыкала в нос грехи молодости, черные и страшные. На агонию из дальней обители взирали «жуткие глаза греха, что выпивают злато жизни» и бывшая дева, в чьем сердце «тьма растерзавшего ея позора» по ходу покаяния сменялась «неярким серебром прощенья».

– Да, – со всей ответственностью признал Марсель, переворачивая, наконец, страницу. – Это Рожи! Не хочу обобщать, тем более распутников, но с совестью тот же папенька совладал бы, хотя от подагры сожаления на него и накатывали. Про соблазненных дев я не слышал, зато так и не попробованную по лености ледяную утку родитель вспоминал частенько. И предыдущего Колиньяра, которого тоже по лености не вызвал, и тот в итоге воспитал препротивных сыновей. Правда, папенька был в полном сознании. Бредил ты, но твой бред, во-первых, не был предсмертным, а во-вторых, ты не сожалел, а звал какого-то Рамона, похоже, Альмейду.

– Бред есть высшее воплощение свободы, – Алва чему-то усмехнулся, – но я бы поставил на Салигана. Помнится, накануне я о нем вспоминал… Сходство между нашими Рожами и дидериховыми ты заметил, а несоответствия?

– Распутник каялся, монахиня прощала, а Рожи благолепию не способствуют. Кроме того, они не шмякались, хотя залезшая в бакранский алтарь дрянь этого тоже не делала.

– Важней другое. Рожу Капуль-Гизайлей, по твоим словам, выкопали в Мон-Нуар, барон упорно искал ей пару и не нашел даже намека на след. Не представляю, куда забрался Ли, но Дидерих бороться и искать любил лишь на словах, и при этом собственного воображения у него не имелось, одни обиды. Он расписывал страдания незаконных потомков и злодейства растлителей, но сочинить нечто в самом деле оригинальное был не в состоянии, не Шеманталь…

– Я сто раз лодырю говорил, чтобы он свои байки записывал, – наябедничал виконт. – Отлынивает.

– Разумеется. Шеманталь, если и сводит с кем-то счеты, то отнюдь не пером. Ты выспался?

– Я переспал. Удивительное ощущение, не думал, что оно вообще возможно! Мы ночью что делаем? О… Похоже, встретили!

На столе не нашлось ничего, кроме книг, и виконт торопливо сунул руку в карман. Прихваченные в Варасте коржики давно кончились, однако в Лаике удалось разжиться колотым сахаром. Успокоившись на предмет лакомства, Валме распахнул дверь и немедленно поежился – огромное здание полностью не протапливали даже в лучшие времена.

Готти в темноте не светлел, зато в конце сумрачного коридора бурлила какая-то жизнь; виконт устремился туда и успел увидеть, как по вымытой молодцами Уилера лестнице поднимается восхитительная в своей разнокалиберности компания. Шествие возглавляли Уилер и Капуль-Гизайль в прелестном полувоенном костюме. Валме поневоле залюбовался двумя рядами строгих серебряных пуговиц и на первый взгляд скромным воротником, расшитым скрещенными шпагами. При виде Марселя барон незамедлительно раскрыл объятия, они стали шире и суровей, чем прежде, но изящества не утратили.