Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья

Кобыла бодро цокала по мрамору, ловили солнце развешенные по стенам трофеи, а впереди важно золотилась тяжеленная рама с кем-то героическим в реющем алом плаще. Ни сырости, ни плесени, ни гнусных картин… Очень может быть, что из-за Проныры, опередившей кошку, изо всех сил цеплявшуюся за куртку Вальдеса. И раньше умудрявшаяся открывать дверь конюшни варастийка зачуяла что-то любопытное и, напрочь губя снежную девственность, потопала прямиком к Ли. То, что она срывает бергерский ритуал, Проныра не знала; впрочем, лошадь можно было водворить в денник, а кошку бросить по другую сторону дорожки. Савиньяк так бы и поступил, собирайся он брататься с Ротгером всерьез, но маршал искал дорогу в закат, а закат, осень, молнии и коней древние отдавали одному богу. Или демону.

Вскочив на неоседланную кобылу, Савиньяк проехался притихшим двором, воскрешая в памяти черно-красные тени самого безумного из своих закатов. Ненужная кошка перебралась на плечо альмиранте, в голове забился знакомый мотив с новыми словами.

— «С белым снегом смешается кровь, — протянул адмирал, — с белым снегом…»

— Примерно, — не стал вдаваться в подробности Ли, хватая руками поющий холод. — Отойди, не нужно смешивать следы.

Вальдес зыркнул не хуже злящегося Моро, но отступил. Сегодня он был маяком, а Ли кораблем, который будет плыть, пока не ополовинятся водяные бочки, а потом повернет, то есть попробует повернуть, хотя сперва нужно уйти, и это Савиньяку удалось. В целом расчет оказался верным, только с местом он промахнулся: собирался в зимнюю Лаик, угодил в осеннюю Эпинэ, причем верхом и сразу во дворец, на разросшуюся от былых триумфов лестницу.

— Ты где? — весело спросило истрепанное знамя с молнией.

— Кажется, в Старой Эпинэ, — не стал скрытничать Ли. — Который час?

Все шло, как задумано: один пробивался незнамо куда, другой со стилетом и эсперой прикрывал.

— Успеваем пока, — заверила реликвия и замолчала. Штандарты Двадцатилетней и увитые орденскими лентами шпаги остались далеко внизу, рыцарские мечи и щиты с грубыми рисунками тоже закончились, уступив место гребенчатым шлемам. Конца антикам было не видать: Золотая Анаксия украшала сей мир дольше империй и королевств, даже вместе взятых. Монотонность начинала раздражать, и, поравнявшись с чем-то приглянувшимся ему копьем, Савиньяк спешился. Результат сказался немедленно — солнце погасло, а лестница утратила парадную бесконечность. Внизу темнел памятный с детства вестибюль, вверху, совсем рядом, красовался возрожденный портрет. Отнюдь не великий Франциск в черно-белом и Алиса в голубом величаво и глупо таращились на гостя, а за их спинами горела Тарника. То крыло, которое предпочитали уже Фердинанд с Катариной…

Оставшиеся до величеств ступени Лионель преодолел неспешно, ведя Проныру в поводу. Старую Эпинэ он знал, хоть и хуже, чем Гайярэ. Самым разумным казалось начать обход замка с башни, где Ойген обнаружил вернувшегося наследника и умирающую хозяйку, а закончить в усыпальнице возле гробницы Левия. Смущала лошадь, протащить которую крутой винтовой лестницей, даже угодив в морок, представлялось затруднительным. Оставить бродить по залам? Прогнать? Вывести в парк, если такое возможно? И чем это обернется для всей затеи? Раз уж ты, наплевав на бергерские традиции, променял кошачий след на конский, выжми из этого все, что можно и нельзя…

— Многовато кровушки, — буркнул незримый Ротгер. — Сам вернешься?

— Позже, — откликнулся Лионель, поднося к глазам руку, на ней белели полоски шрамов; крови не было, то есть не было здесь.

В лицо дохну́ло горелым — в картине жгли мясо, причем наполовину загороженный Алисой дымный пейзаж успел измениться, теперь горела не Тарника, а какая-то церковь. По закатному небу гарцевали дымные всадники, между ними носилось воронье…

Проныра за спиной хрюкнула и попыталась положить голову на плечо, от чего мир немедленно похорошел. Дымные всадники на полотне стали прозрачней, небо — светлее, и это при том, что располыхалось не на шутку! Шитая золотом Алисина голубизна в закатных отсветах полиловела, по щеке королевы катилась тяжелая слеза, а король сгинул, позволив разглядеть пыльную дорогу и на ней двоих. Кажется, военных, кажется, талигойских.

Брякнули удила — Проныра замотала головой, рвущаяся с картины вонь ей не нравилась, и немудрено. Там жгли не только мясо, но и волосы, перья, шерсть, конские гривы. И порох. Там воевали…

— Возвращайся, — посоветовал рассеченный молнией штандарт, и по-своему он был прав. Вернуться Савиньяку хотелось, но это не значило ровным счетом ничего. Прикинув ширину лестницы и простенка, маршал прикрыл глаза, вспоминая предыдущие приключения. Мысленно прогулявшись лаикской галереей от фамильного портрета до камина, Савиньяк позволил себе вернуться в Эпинэ. Стены и реликвии остались на прежних местах, изменился лишь портрет.