Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья

Десяток во главе со Штурришем, окружив «добытчиков», несется дальше, остальные разворачиваются, пристраиваясь к рейтарам Руппи. Следом накатывают китовники, топот копыт и звяканье железа раздаются и сзади — Рауф, как и велено, выводит своих. Сбоку подскакивает сержант, помощник Штурриша.

— Господинкх… полковник, там кхе… — «забияку» душит кашель или не кашель? — Чуть не… кхе… в куски. Звери какие-то! Хуже техкх… обозныкх… Рычали, визжали. Святого отца забрать… кхе… успели, живой ли — не скажу. Пленный есть, точно живой.

Брат Орест мертв. Откуда это знание? Почему именно сейчас, вместо надежды, которой, по идее, должно прибавиться?

— Для начала спасибо, прочее — вечером. — Он не удивлен, совершенно не удивлен. Зол, раздосадован, это да, это есть, и еще пустота… Будто дерево в аллее спилили. Была ель, осталась дыра, но с дырами как раз ясно. А вот на кого злоба и с чего досада, не поймешь, и разбираться совершенно не время, китовники уже рядом. Не рейтары, горные егеря, они быстрее, а рейтары свернули во двор.

Егеря с галопа переходят на медленную рысь, ровняют ряды, подтягиваются отставшие. Осаживают. Рожа офицера кажется знакомой, но при фок Гетце болтался другой. Того хотелось убить на месте, этого — вспомнить.

Два отряда стоят друг напротив друга готовыми к драке волками. Теперь убрать трубу, выслать мориска вперед, упереть руку в бок, пусть смотрят, кто-нибудь да узнает.

— Приготовиться! — командует сзади Рауф. Молодец, удачно подгадал, ни раньше ни позже, в самый раз.

— Морок! — можно было коленом, но захотелось услышать свой голос, просто услышать. — Вперед.

Сумасшедший прыжок — и вот он, егерь. Где же мы встречались, балбес?

— Ну что, покорители гор? — а теперь в самый раз ухмыльнуться. — Кого легче было убивать, монаха или старика?

— Фрошеры… Они начали…

— Старик с адъютантиком? Двое против двух дюжин? Даже не смешно.

Парень хватает ртом холод, пытается думать. Десять… восемь секунд на ответ дать можно. Раз, два…

«Назад, — внезапно требует с церковного двора горн, — под знамя».

Ветра нет, но нет и шума. Ледяной вечер подхватывает кавалерийский сигнал, подбрасывает к еще бледной луне.

Китовники переглядываются, они смотрят человеческими глазами и не хотят драки. Офицер подбирает поводья, сейчас повернет.

— Стоять, капитан! И запоминать. Я, Руперт фок Фельсенбург, за сегодняшнее спрошу. Не с вас, вы просто ждали, — с вашего фок Гетца и с не вашего фок Ило. Господа командующие могут считать себя вызванными и не могут увильнуть, если, разумеется, считают себя варитами. Вот теперь проваливайте!

Капитан, вряд ли соображая, что творит, отдает честь полковнику и разворачивает коня. Горн все еще надрывается, созывая тех, кто слышит. Громко, неистово ржет, будто проклинает, Морок… Ты кричать не вправе, конь это сделал за тебя, а теперь расцепить руки и поднять трубу. Рейтары давно втянулись во двор, не закрыв ворот, — и теперь там какая-то суета… Судя по тому, как взблескивают на замахах клинки, кровавая. Но если наших уже убили, кого рубят сейчас?

4

Последнюю свою шутку дурного тона Лионель помнил отлично. Дело было у Анри-Гийома, упивавшегося своей верностью королеве, пусть вдовствующей и по сути низложенной, герцога это лишь распаляло. Посетителей замка встречал портрет августейшей четы во всем блеске профуканного величия; во избежание ссор это принималось как данность, благо Алису держали во дворце и выводили на обязательные церемонии. Подлинные правители Талига считали возню с королевой-матерью примирением, наследник Савиньяков не считал никак, его просто взбесило отсутствие в парадных залах Старой Эпинэ маршалов Шарля и Рене. Ночью венценосные супруги были отделаны в лучших лаикских традициях.

Хозяин на гостей не подумал и сразу взялся за внуков, отчего Ли почувствовал себя свиньей. Он бы признался, если б не мать. «Рыцарю чужой гусыни полезно усомниться в безмозглой покорности домочадцев, — отрезала она, — но ты, дитя мое, удручаешь. Где изящество? Где неповторимость? Изволь впредь выражать свое мнение так, чтобы его никто не присвоил и никто не подделал». Ли изволил, но сегодня манерами пришлось пожертвовать, он не для того резанул многострадальную руку, чтобы отступить перед вылизанной до сияния лестницей. Проныра, кажется, думала так же. Кобыле не терпелось познакомиться с апартаментами Повелителей Молний, и Лионель послал варастийскую красотку наверх. Звякнула, высекая искру, подкова, запахло гарью, лошадь уверенно взбиралась по белым ступеням, и ступеней этих было куда больше, чем в любом из известных Савиньяку дворцов.