Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья

— Мы встречались. Сейчас госпожа Луиза по просьбе твоей матери гостит у моей сестры, так что придется ехать в Альт-Вельдер. Разумеется, если мы оба уцелеем. Позволь мне заняться письмом, судя по всему, это важно.

— О неважном Руппи не напишет. — Виконт взял с ближайшего подноса бокал, но далеко не отошел, да и пить не стал. Не из-за завтрашнего боя и уж точно не из-за болтавшего с Ариго брата, просто не тянуло. Арно повернул алатскую, и откуда только взялась, красоту и взглянул на свет, как это делал Алва. В гранатовом тумане полыхнула безумно-алая звезда, отчего-то запахло полынью и дымом, совсем как дома по осени… Осень сегодня наконец уберется, хотя в зиме тоже хорошего мало, тем более в здешней.

Винная звезда дрожит и мерцает, как настоящая; красное вино в хрустале — это красиво, не то что кровь на снегу, а завтра ее будет много, так много, что перестанешь замечать. Погибни фок Дахе на батарее, как собирался, жить с этим было бы легче, бой и бой, кто-то остается в заслоне, кто-кто уходит и дерется дальше, а вот так…

— На мой взгляд, — Арно даже не понял, когда Валентин вернулся, — Фельсенбург писал не твоему однокорытнику, а твоему брату.

— Хорошо, я ему покажу, пусть только разъедутся.

— Не стоит. Командующий письмо уже видел. Ты о чем-то думал?

— Так, глупости, показалось, что в бокале звезда… — А дымом в самом деле тянет, ветер, куда деваться, вот и дымит, с дымоходами тут возиться некому, не Валмон. — Как видел?! Когда?!

— Я счел правильным показать письмо, и я почти не сомневаюсь, что Фельсенбург хотел именно этого.

— Я не об этом, как ты успел?

— Прости, не понял. Что именно тебя удивляет?

— Что я не замети… Ну вот!

— Господа! — Эмиль во главе стола глядел так, будто сражение уже началось. — Прошу освежить бокалы.

Освежать было нечего, Арно еще не пил, но ординарец с бутылкой этого не знал, плеснул вина и побежал дальше.

— Господа, — громко и четко повторил Эмиль, — нам всем пора возвращаться к своим делам. Последний тост за тех, кому завтра придется жарче всего. Живите!

Разлетевшийся снежными искрами хрусталь, тонкий звон, вцепившаяся в губы горечь. За кого они сейчас пьют? Скорей всего, за Ариго, хотя, может быть, что и за себя.

Глава 2 Талиг. Акона 400-й год К.С. 24-й день Осенних Скал

1

Стол был излишне обилен, но Селина объяснила, что нареченный Эйвоном должен увидеть не меньше дюжины блюд и пожелать отведать все.

— Тогда он быстро уснет, — подруга зябко повела плечами, — папенька после еды всегда засыпал, а мы с тобой спустимся к военным, с ними очень приятно праздновать. И потом, «спруты» тут сидят из-за нас, нужно, чтоб им было не хуже, чем у «Хромого полковника».

— Отец злобной вернулся с войны и собирает гостей? — растерялась уставшая от стояния возле печи Мэллит.

— Я про трактир, куда пошли «фульгаты». Нужно говорить — в «Хромом полковнике», но простые люди часто говорят «у», а мы с мамой простые, чего бы бабушка ни насочиняла. Не понимаю, зачем ей это надо! Дедушка ее не бросил, даже когда понял, что она все время врет и кривляется; так гораздо лучше, чем родись она сразу графиней или богачкой, ведь тогда бы ее терпели из расчета! Бабушка этого не понимает, ей лишь бы титул, если она узнает, что к маме сватается герцог, то удавится.

— Убить себя, — припомнила гоганни, с тревогой глядя на кутающуюся в шаль подругу, — оскорбить Кабиоха.

— Создателя тоже, но я опять напутала, то есть забыла, что с тобой надо говорить понятно. Сама не знаю, что на меня сегодня накатило, извини.

— Мне нечего извинять, но я полна беспокойства. Сэль, ты здорова?

— Ты о чем?

— На тебя накатило, здесь тепло, но ты взяла шаль, а твои щеки красны, как грудки птиц, которых мы кормим.

— Это снегири. Я в самом деле с обеда мерзну. Так еще никогда не было, но лицо горит, когда про тебя вспоминают. Может быть, папенька? Он остыл, вот и мне холодно.

— Давшие жизнь всегда помнят детей своих.

— Бабушка не помнит, да и папенька через раз. — Подруга смотрела на заполненный снедью стол, но что было в ее сердце? — Эйвона посадим между двумя зайцами, а потом я его спрошу, который лучше. Тут даже Уилер растеряется, а Эйвон еще и есть не привык.

— Я опять не понимаю, — призналась гоганни. — Человек живет, потому что ест, иначе он умрет, как огонь без дров.

— Дрова всякие бывают… Раньше Эйвон болел и ел одну размазню, а теперь наверстывает. Когда он съест все, что не доел в Надоре, станет класть себе меньше, и нам, чтобы его спроваживать спать, придется придумать что-то другое.

— Я тоже болела в детстве, — вспомнила Мэллит и порадовалась, что сумела сказать, как рожденная в Талиге. — Мне давали лучшее из лучшего, но оно приносило не радость, а рвоту.

— С Эйвоном наоборот, он и заболел-то потому, что ел сдохших от старости коров.

— Мертвое исполняется яда!

— Опять я как не с тобой говорю! Коровы были живыми, но очень старыми, вот их и забивали, чтобы мясо не пропало.