Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья

— Вижу, Лахузу ты уже освоил, но это теория. Ты, именно ты, готов доверить выбор женщине? Она может выбрать не тебя.

— Она и выберет не меня. Если у нее есть глаза и мозги!

— У женщин еще бывает сердце… — маршал Савиньяк улыбнулся чему-то своему. — Тебе все-таки пятнадцать, это слегка успокаивает.

— Мне будет тридцать пять.

Каменный олень тянется к усыпанной листьями воде, в синем небе тает серенькое облако, рука сжимает откуда-то взявшееся рябиновое ожерелье. Отец давно убит, Сэ сгорел, осень кончилась. Алые бусины пахнут не ягодной горечью, а кровью; рядом никого нет, но дворец все еще смотрится в озеро, а ветер забрасывает парк летучим золотом. Жаль отворачиваться, но ему не пятнадцать! Собственно говоря, поэтому и жаль…

— Ты хочешь в Лаик?

— Я хочу выйти, и я выйду.

Лаик… Изувеченные омелой вязы, то мокрые от дождя, то пыльные, готовые от первой же искры вспыхнуть, то заснеженные. Деревья помнят многое, но молчат, как и ставшая гауптвахтой часовня, и громадное, гулкое здание. Вечная полутьма, бесконечные переходы, по которым гуляет эхо. Призрачные монахи, крохотные серые слуги, черно-белые унары. Танкредианцев прогнали, но комнаты так и остались кельями — переделать трудней, чем начать с чистого листа… К Леворукому философию, сейчас главное — Лаик. Стук детских клинков, бобовая похлебка, первая присяга, мордатый пучеглазый ментор, пламя факелов. Ровно горящее и мечущееся, растрепанное. На каменном полу валяются знакомые тючки, ничком лежит темноволосый унар, живому так не упасть.

Смутно белеет мрамор, корчатся тени, одна заметно темнее других — невысокая, стройная, явно человеческая, только людей, кроме лежащего, здесь нет. Черная тень — то ли женщина, то ли клирик — не знает о своей невозможности; ей нужно к стене, и она не то ползет, не то струится. Выглядит жутко, растерзанные картечью, не говоря о повешенных и скелетах, куда приятней. Вот и стена. Темные плиты рядом с пьяной тенью кажутся чуть ли не светом, черный силуэт льнет к древнему камню, обретает четкость фрески, но не плоть. Это клирик. Олларианец. Вскинутая рука, красивое, еще молодое лицо залито кровью. Супре! Герман Супре и унар Паоло, которых все-таки убили. Вступая на чужую тропу, Лионель увидел их, как Селина увидела бросившуюся на кинжал женщину в красном.

Тропы выходцев ведут от холода к холоду, он просто встретил несмерть и угодил в нее же, но главное не это, а сложившаяся наконец мозаика. И камин в Старой галерее, стен которой уже не коснуться.

Глава 10 Талиг. Акона Талиг. Лаик Талиг. Окрестности Аконы 400-й год К.С. ночь с 12-го на 13-й день Осенних Молний

1

О том, что до безобразия аккуратная комната только что была спальней, можно было догадаться лишь по хозяину без мундира и паре небольших вьюков. Все остальное успело перекочевать в полковой обоз.

— Доброго, видимо, все же утра, — Придд встал и протянул руку. — Ситуация требует вина, но нам через два часа выступать и двигаться форсированным маршем.

— Выступим, — заверил Арно. — Спать можно и на ходу.

— У меня не получается, — признался однокорытник, — кстати, о «выспаться». Тебе что-то снилось?

— Чушь, — скрытничать виконт не собирался, — но какая-то подлая. Грато сбросил Эмиля, а потом загорелся, сбежал и устроил пожар. И еще эта нога…

— Какая нога?

— Правая задняя, она так и осталась серой в яблоках.

— А маршала Лионеля ты не видел?

— Нет. До Грато была Селина… Девица Арамона. Она предложила мне кота, ну чтобы я на нем поехал, я огрызнулся, а Сэль ткнула мне в нос Фельсенбурга. Дескать, он на своей кошке ездит, и ничего… Постой! Я спятил, или к тебе вечером Мелхен приходила?

— Ты вполне в своем уме. — Валентин положил на стол серебряную звездочку. — Более того, я надеюсь, что пребываю в том же состоянии. Арно, я был бы тебе очень признателен, если б ты одновременно со мной порезал себе левую руку.

— Кляча твоя несусветная! — Когда Валентин спятит, мир накроется кошачьим хвостом. Трехцветным. — То есть да, режем, конечно, а зачем?

— Очень надеюсь, всё дело в моей необузданной фантазии. Я тоже видел неприятный и необычный сон. Сам по себе он ничего не значит, но тебе тоже приснилась…

— Пакость, — подхватил Арно. — Так ты видел Ли?

— И его тоже. — Придд уже держал кинжал. — Нужно надрезать запястье, и пусть кровь прольется на эсперу. Ты никогда не думал, зачем Адриан их сделал?

— Так ведь известно давно! Выходцы…

— Дело в том, — словно бы извинился полковник, — что первые упоминания о выходцах, которые я смог найти, относятся к середине второго кабитэлского круга.

— То есть при Адриане их просто не было? Режем?