Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат

— Не завтра, когда… Если удостоверитесь, что Леворукий меня все-таки получил, и постарайтесь, чтобы не было слез. Ни ее, ни тем более ваших…

— Рокэ!

— Вообще-то я намерен вернуться! Капитан Гастаки, позвольте вашу руку.

…Матильда увидела ее сразу, будто кто-то сдернул простынку со статуи, — огромную, крупней самой Матильды, бледную бабищу в мужском платье и сапогах без шпор. И все. Ничего страшного, только странно от того, что на четверых только три тени. Принцесса зевнула и поняла, что ей все равно, простился Алва с Этери или нет. Пусть сами решают, кто кому нужен и нужен ли, а ее дело сторона. И к Альберту она не поедет, хотя к Альберту вроде и не нужно… Женщина не стесняясь зевнула снова и посторонилась, пропуская уходящих.

Может, выходец и уводил Алву, но казалось, это Рокэ галантно провожает жуткую даму к двери. Бред усугублял двинувшийся следом Валме в парадном мундире, но с адуанским заплечным мешком. Три фигуры, две тени, одна дорога. Вышли. И никто не заорал, хотя в коридоре и на лестницах торчали адуаны, Матильда видела их, когда, исходя злостью, мчалась к Алве… Один вояка клевал носом у самых дверей и даже не обернулся. Тогда принцесса не задумалась почему.

Звук шагов затихал, стало холодно, как часто бывает перед рассветом. Матильда зачем-то потянула со стола гитару, задела струну, очнулась, вылетела в коридор, чтобы увидеть троих, сворачивающих к садовой лестнице. Они не торопились, и Матильда почти их догнала, едва не сбив с ног преспокойно играющих в кости адуанов. Эти не спали. И не видели.

Снова мелькнуло черно-белое. Мундир Валме… Все-таки они уходили быстро, потому что сердце алатки колотилось, а спина взмокла. Ну и зачем? Зачем гнаться за покойницей и двумя чужаками не из добрых и не из нужных? И все равно Матильда бежала, пока галерея не ткнулась в расписную стену. Кагеты любят рисовать сады и птиц. Кагеты делают это отвратительно…

Выходец уперся ручищей в похожее на бесхвостую рыбу дерево, и оно сморщилось и закачалось, отчего у Матильды закружилась голова. Пошатнувшись, женщина ударилась плечом о стену. Другую, и все равно по телу змеей проползла судорога, напоследок впившись в виски острыми игольчатыми клычками. Темень стала прозрачной, но рассветом это не было, как и сном. Голова раскалывалась, и Матильда не заметила, как откуда-то выскочило четверо или пятеро безликих людей. Они окружили кого-то в богатых одеждах, блеснула сталь, и тут мимо принцессы прошел кто-то в багряном. Увидел, что убивают. Встал в стороне, стал ждать.

Дерево-рыба покрылось трещинами, будто чешуей, и осы́палось, показалась штукатурка, мутно-серая, как туман. Матильда отвлеклась не больше чем на мгновенье, но убийцы успели швырнуть жертву на колени. Мелькнула удавка, созерцатель в багряном медленно повернул белую голову, умирающий дернулся и пошел той же чешуей, что и дерево. Теперь со стены осыпáлся уже он, вместе с душителями и седой, так и не обретшей лица фигурой. Фреска исчезала, оставались пятна, темные и светлые, они двигались, дрожали, расплывались, вызывая тошноту. Женщина зажмурилась и поняла, что смотрела не туда. Ее заворожило рыбье дерево, и она почти забыла… Ведь она шла, чтобы сказать… Что? Кому? Зазвенело. Рядом, возле самых ног. Алатка опустилась на корточки, не глядя чего-то коснулась, и оно ответило струнным всхлипом.

Матильда торопливо прижала струны к горячей древесине, успокаивая, будто лошадей. Вспомнила! И опоздала. Ворона и Валме уже не было, только на ставшей пустой стене таяла грубо намалеванная кляча, на которой сидели двое. Ни пестрых деревьев, ни убийств, только исчезающие бесформенные пятна и алая ройя. Живой кровавый мазок средь бесцветной мути… Разбитая в кровь рука!

— …вца заблудшая! Вот ведь неразумная!

«…вот ведь неразумная…» «вот ведь… фокэа!» «Слышите, фокэа? Они идут. Я уйду — они станут видеть; вы скажете — они запомнят. Только не ждите, не слушайте, не отвечайте, пока не скажете все…»

— Маршал Алва! — заорала Матильда. — Рокэ! Зверю цена жизнь, а смерть — цена зову… И еще… Нельзя расплескать колодцы!!! Слышишь?!!

Алое пятнышко не отвечало и не бледнело, а к нему подбирался седоголовый багряный столб. Чтобы заслонить, высушить, выпить…

— Колодцы, — просила алатка, — нельзя… Колодцы…

Багряное затянуло алое и стало серым. Никаким. Пустым. Все ушли, и всё ушло.

— Что такое, овца ты заблудшая? Какие колодцы?

— Это все из-за тебя! — Кулаки с ненавистью замолотили по здоровенной черной туше. — Если б ты меня не уволок… жениться… я бы помнила! Помнила и сказала… Вовремя!..

— Всему свое время! Время помнить и время забывать… Время спать и время бодрствовать. Испей.

— Хряк ты эдакий!

— Пей, чудо ты мое непотребное…