Одного он протянул Ситроэну, который с интересом осмотрел добычу и тут же отдал ее Ноэлю. Второго Жоэль попробовал сам.
— Так себе, — сообщил он. — Как тапиока.
— Да, — подтвердил Ситроэн, — но вот голубые — действительно вкусные. Как ананас.
— Правда? — спросил Жоэль.
— А потом — раз — и полетел, — добавил Ноэль.
— Сразу не летают, — обрезал Ситроэн. — Сначала нужно поработать.
— Вот было бы здорово, — размечтался Ноэль, — сначала поработать, найти парочку голубых и сразу же полететь.
— О! — воскликнул Жоэль, продолжавший все это время копать. — Я нашел красивое молодое зерно.
— Покажи, — сказал Ситроэн.
Зерно было огромное, величиной с грецкий орех.
— Нужно на него плюнуть пять раз, — сказал Ситроэн, — и оно прорастет.
— Точно? — спросил Жоэль.
— Точно, — ответил Ситроэн. — Но его нужно положить на влажный листок. Жоэль, принеси листок.
Из зерна выросло крохотное деревце с розовыми листочками.
Между его звенящими серебряными ветвями порхали певчие птички. Самая крупная из них была не больше ногтя на мизинце Жоэля.
XI
— Шесть лет, три дня и два часа назад я приехал в это чертово место, чтобы похоронить себя заживо, — жаловался Жакмор своему отражению в зеркале.
Борода сохраняла среднюю длину.
XII
Жакмор уже собирался уходить, когда в коридоре появилась Клементина. В последнее время он ее почти не видел. В последние месяцы. Дни утекали так постоянно и незаметно, что он терял им счет. Клементина его остановила.
— Куда это вы собрались?
— Как всегда, — ответил Жакмор. — К своему старому другу Сляве.
— Вы продолжаете его психоанализировать? — спросила она.
— Гм… да.
— Так долго?
— Я должен провести полный психоанализ.
— У вас, по-моему, голова распухла, — заметила Клементина.
Он немного отодвинулся назад, почувствовав в ее дыхании явный запах гнили.
— Возможно, — согласился психиатр. — Зато Слява становится все прозрачнее и прозрачнее, и это начинает меня беспокоить.
— Да уж, не радует, судя по вашему виду, — продолжала Клементина. — А ведь вы так долго искали подходящую кандидатуру!
— Все мои кандидатуры отпали одна за другой, — сказал Жакмор. — Так что пришлось довольствоваться Слявой. Но, смею вас заверить, содержимое этой черепной коробки ни одного психоаналитика не обрадует.
— Вам еще долго? — поинтересовалась Клементина.
— Что?
— Ваш психоанализ продвинулся далеко?
— Да, не близко, — ответил Жакмор. — Вообще-то я с беспокойством ожидаю того момента, когда смогу дойти до самых мельчайших деталей. Но все это неинтересно. А вы, что с вами сталось? Вас совсем не видно в столовой. Ни в обед, ни в ужин.
— Я ем в своей комнате, — с удовлетворением произнесла Клементина.
Ах, вот как? — отозвался Жакмор.
Он оглядел ее фигуру.
— Кажется, вам это пошло на пользу, — промолвил он.
— Теперь я ем только то, на что имею право, — сказала Клементина.
Жакмор отчаянно искал тему для разговора.
— А как настроение, хорошее? — невпопад спросил он.
— Даже не знаю. Так себе.
— А что такое?
— Честно говоря, я боюсь, — пояснила она.
— Чего именно?
— Я боюсь за детей. Постоянно. С ними может случиться невесть что. И я это себе представляю. Причем ничего сложного я не выдумываю; я не забиваю себе голову чем-то невозможным или несуразным; нет, но даже простого перечня того, что может с ними произойти, достаточно, чтобы свести меня с ума. И я не могу избавиться от этих мыслей. Разумеется, я даже и не думаю о том, что им угрожает вне сада; к счастью, они еще не выходят за его пределы. Пока я стараюсь не думать дальше ограды, у меня и без этого голова идет кругом.
— Но они ничем не рискуют, — сказал Жакмор. — Дети более или менее осознают, что для них хорошо, и почти никогда не ошибаются в своих поступках.
— Вы так думаете?
— Я в этом уверен, — сказал Жакмор. — Иначе ни вы, ни я здесь сейчас не находились бы.
— Пожалуй, — согласилась Клементина. — Но эти дети так отличаются от других.
— Да, конечно.
— И я так их люблю. Я так их люблю, что передумала обо всем, что может с ними случиться в этом доме и в этом саду, и это начисто отбило у меня сон. Вы даже не можете себе представить, как все опасно. И какое это испытание для матери, которая любит своих детей так, как их люблю я. А в доме столько дел, —и я не в состоянии все время за ними ходить и присматривать.
— А служанка?
— Она глупа, — сказала Клементина. — С ней они в еще большей опасности, чем без нее. Она ничего не чувствует, и я предпочитаю держать детей как можно дальше от нее. Она совершенно безынициативна. Вот как выйдут они со своими лопатками в сад, и начнут копать, и докопаются до нефтяной скважины, и нефть как брызнет и затопит их всех, а служанка и сделать ничего не сможет. Меня просто трясет от ужаса! Ах! Как я их люблю!
— Да, действительно, вы в своих предвидениях учитываете все, — отметил Жакмор.