Сердцедер

— Меня волнует еще кое-что, — продолжала Клементина. — Их воспитание. Меня колотит от одной мысли, что они пойдут в деревенскую школу. И речи быть не может, чтобы они туда ходили одни. Но я не могу отправить их с этой девицей. С ними обязательно что-нибудь случится. Я поведу их сама; время от времени вы сможете меня подменять, если дадите слово, что будете очень внимательны. Нет, все-таки сопровождать их должна только я. Пока еще можно не задумываться всерьез об их учебе, они для этого слишком малы; мысль о том, что они выйдут за ограду сада, меня так пугает, что я еще не осознала опасность, которая в этом таится.

— Пригласите репетитора, — предложил Жакмор.

— Я об этом уже думала, — ответила Клементина, — но должна вам признаться: я ревнива. Это просто глупо, но я никогда не допущу, чтобы они привязались к кому-нибудь еще, кроме меня. Ведь если репетитор будет хорошим, они обязательно привяжутся к нему; если он будет плохим, то отдавать ему своих детей я не собираюсь. Да и вообще я не очень доверяю школе, но, по крайней мере, там есть учитель; проблема же с репетитором мне представляется практически неразрешимой.

— Вот кюре — типичный репетитор… — вставил Жакмор.

— Я не очень религиозна, так чего ради мои дети должны быть религиозными?

— Думаю, что с этим кюре им бояться нечего, — возразил Жакмор. — У него довольно здравые представления о религии, и вероятность обращения детей в веру минимальна.

— Кюре утруждать себя не станет, — отрезала Клементина, — а вопрос остается открытым. Им придется ходить в деревню.

— Но в конце концов, — заметил Жакмор, — если так подумать, по этой дороге машины никогда не ходят. Даже если и ходят, то совсем редко.

— Вот именно, — подхватила Клементина. — Так редко, что теряешь бдительность, и если случайно проедет редкая машина, это будет еще опаснее. При одной мысли об этом меня бросает в дрожь.

— Вы рассуждаете как Святой Делли, — сказал Жакмор.

— Перестаньте издеваться, — осадила его Клементина. — Нет, в самом деле, я не вижу другого выхода: я буду сопровождать их туда и обратно. Что же вы хотите, если любишь детей, приходится идти на какие-то жертвы.

— Вы жертвовали куда меньше, когда бросали их без полдника и уходили карабкаться по скалам, — ввернул Жакмор.

— Я этого не помню, — возразила Клементина. — Но если я это и делала, то, значит, была нездорова. А вы могли бы об этом и не вспоминать. Это было еще при Ангеле; уже одно его присутствие выводило меня из себя. Но теперь все изменилось, и ответственность за их воспитание полностью лежит на мне.

— Вы не боитесь, что они станут слишком зависимыми от вас? — смущенно спросил психиатр.

— Что может быть естественнее? Дети заменяют мне все, в них смысл всей моей жизни; и вполне естественно, что они привыкают полагаться на меня при любых обстоятельствах.

— Но несмотря на все, — сказал Жакмор, — мне кажется, вы преувеличиваете опасность… При желании вы будете видеть ее повсюду; ну, вот, например… меня удивляет, что вы разрешаете им пользоваться туалетной бумагой; они могут поцарапаться, и кто знает, вдруг женщина, заворачивающая рулон, отравила свою семью мышьяком, предварительно взвесив точную дозу на первом попавшемся листе бумаги, этот лист пропитывается ядом и представляет большую опасность… при первом же прикосновении один из ваших мальчуганов падает без чувств… Вы бы еще им задницы вылизывали…

Она задумалась.

— А знаете, — протянула она, — животные проделывают это со своими детенышами… может быть, по-настоящему хорошая мать должна делать и это…

Жакмор посмотрел на нее.

— Я полагаю, что вы действительно их любите, — серьезно сказал он. — И если как следует подумать, то эта история с мышьяком" представляется вполне вероятной.

— Это ужасно, — всхлипнула Клементина и разрыдалась. — Я не знаю, что делать… не знаю, что делать…

— Успокойтесь, — сказал Жакмор, — я вам помогу. Я только сейчас понял, насколько эта проблема сложна. Но все уладится. Поднимайтесь к себе и ложитесь.

Она направилась к лестнице.

— Вот это страсть, — сказал себе Жакмор, выходя на дорогу.

Ему захотелось как-нибудь ее испытать. Но пока оставалось лишь за ней наблюдать.

Между тем некая мысль не давала ему покоя; и как же ее сформулировать? Мысль неопределенная. Неопределенная мысль. В любом случае, было бы интересно узнать, что об этом думают сами дети. Но время пока еще терпело.

XIII

7 окткабря

Они играли на лужайке под окнами материнской комнаты. Клементина все реже и реже разрешала им удаляться от дома. Вот и сейчас она не спускала с них глаз, следила за их жестами, угадывала выражение их лиц. Жоэль казался менее подвижным, чем обычно, вяло плелся, еле успевая за остальными. В какой-то момент он остановился, пощупал свои штанишки и растерянно посмотрел на братьев. Они принялись пританцовывать вокруг него, словно он сообщил им что-то очень смешное. Жоэль начал тереть кулаками глаза, было видно, что он заплакал.

Клементина выбежала из комнаты, спустилась по лестнице и в считанные секунды очутилась на лужайке.

— Что с тобой, моя радость?

— Живот болит! — плаксиво протянул Жоэль.