Сердцедёр

Уже столько раз ходил Жакмор по этой дороге в деревню и обратно, что она стала для него такой же знакомой, как какой-нибудь коридор, и такой же скучной, как выбритый подбородок бывшего бородача. Самая обыкновенная дорога, прямая, как прямая линия, а прямая, всем известно, имеет только одно измерение и, следовательно, не существует. Короче стала она, короче, ведь не раз, не два, а много он по ней пропилил (а она все цела). Запутать надлежало, запутать, местами переставить, да не только переставить — перемешать вконец, чтоб одолеть ее, дорогу то есть, не скучая по дороге, вот и перемешать буквы-паразиты и мысли-паразиты с мыслями его собственными, простыми до невозможности. Но несмотря ни на что, всякий раз он успешно доходил до места назначения. Да к тому же, Жакмор помогал себе песенками, этой:

Пение пули
Пение мухи
Пене мы рады
Пеня в награду
Пень у ограды
Пенис у гада,

а также всеми известными, сочиняемыми и теми, которым только еще предстояло появиться; бедняга Жакмор, до чего же он был глуп, сам того не понимая. Он добрался до деревни и на этот раз, и тут же давящее покрывало опустилось на него и накрыло собой. А Жакмор уж оказался перед дверями галантерейщицы, как он полагал, а на самом деле портнихи, вполне достойной женщины, и стучит: тук-тук! Два раза.

— Войдите, — раздается в ответ.

И он вошел. Внутри было сумрачно, как и во всех деревенских домах. Разбросанные всюду вещи матово засветились. На полу, облицованном выцветшей красной плиткой, валялись обрезки тканей, нитки, просяные зерна для кур, кровяные зерна для петухов и зерна для любителей в них поиграть.

Старушка портниха и вправду была старой и шила платье.

«Так-так», — шепнул Жакмор сам себе.

— Это для Клементины? — спросил он, чтобы уж на сердце не оставалось никаких сомнений; ведь, чтобы успокоить сердце, вполне достаточно ограничиться вопросами, ибо этот человеческий орган хорошо защищен, и его легко поддерживать в нормальном состоянии.

— Нет, — ответила портниха.

И тут Жакмор заметил кузнеца.

— Здравствуйте, — учтиво сказал он.

Кузнец вышел из темного угла. Он казался таким же огромным, даже, пожалуй, еще мощнее, потому что полумрак размывал контуры его фигуры.

— Зачем пожаловали? — спросил он.

— Мне нужно поговорить с хозяйкой.

— Не о чем вам с ней разговаривать, — решительно заявил кузнец.

— Я только хотел выяснить, в чем тут дело, — начал объяснять Жакмор. — Ведь эти платья в точности такие, как у Клементины. Меня это сильно заинтересовало.

— Зря стараетесь, — отозвался кузнец, — потому как платья не патентованные, и каждый при желании имеет право сшить такое.

— Но послушайте, ведь просто неприлично копировать все платья подряд, — сурово сказал Жакмор.

— Попросил бы не выражаться, — сказал кузнец.

Ручищи у него были что надо. Жакмор почесал подбородок, взглянув на пузатый потолок, украшенный клейкими лентами с налипшими мертвыми мухами.

— Ну хорошо, не буду, но она все шьет их и шьет, — сказал Жакмор.

— Я ей заказываю, — ответил кузнец бесцветным, полным скрытой угрозы голосом, — и я за них плачу.

— Неужели? — поинтересовался Жакмор светским тоном. — Вероятно, для вашей очаровательной молоденькой жены?

— Не женат.

—Так-так-так, — продолжал Жакмор. — Но все же, — заехал он с другого конца, — по каким все-таки выкройкам она копирует платья?

— Она их не копирует, она их видит, и как видит, так и шьет.

— Да бросьте, не заливайте, — подкузьмил его Жакмор.

— Ничего я не заливаю, — откузьмил кузнец.

Тут Жакмор заметил, что у старухи-то на прикрытых веках были нарисованы искусственные глаза. Кузнец проследил за его взглядом.

— Нарисованные глаза нужны для того, чтобы с улицы ничего нельзя было заметить, — сказал он. — Не ворвись вы в дом, вы бы ничего и не увидели.

— Я же стучал, — возразил Жакмор.

— Ну да, — согласился кузнец, — но ведь не видит она, оттого и ответила: «Войдите!», она и не поняла, что это вы.

— Но все-таки сказала «Войдите!».

— Подумаешь, просто хорошо воспитана, старая карга.

Между тем старуха делала сборки у пояса очаровательного простенького белого пикейного платья, точно такого же, какое Клементина надевала как раз вчера.

— Так вот она и работает, с закрытыми глазами? — и спрашивая, и утверждая, как бы желая окончательно убедиться, настаивал Жакмор.

— Ну не то, чтобы с закрытыми, — брякнул кузнец, — Раз перед глазами веки, нельзя сказать, что они закрыты. Под веками-то они открыты. Вот если вы завалите камнем вход в дом, а дверь при этом будет открыта, это же не означает, что дверь закрыта; и с окнами точно так же, ведь, чтобы смотреть издалека, пользуются не глазами, нет, и если вы думаете иначе, то ничего не смыслите в этих вещах.

— Но послушайте, — проговорил совершенно ошеломленный Жакмор, — вы, значит, необыкновенный наглец, если считаете, что в этой тарабарщине можно разобраться.

— А я вообще необыкновенный и ни с кем не имею ничего общего, — сказал кузнец, — тем более с вами. Дайте же, наконец, работать этой старой потаскухе и ступайте к черту.