Сердцеед

Мишель понеслась в ванную, где ее рвало, пока она полностью не опустошила свой желудок, мускулы которого начали болеть от рвотных судорог. Больше ей этого не выдержать. Нужно поменять номер телефона и не включать его в справочник. Прислонившись к раковине, она обтерла лицо влажным полотенцем и уставилась на свое бледное отображение в зеркале. У нее не было денег, чтобы заплатить за смену номера и не включение его в справочник. Слабый смешок сорвался с её дрожащих губ. Если все пойдет так и далее, телефонная компания скоро отключит ее телефон, так как она не может оплачивать счет. Это, конечно, устранит проблему. Роджер не сможет позвонить, если у нее не будет телефона. Возможно, в разорении есть свои плюсы. Мишель не знала, что будет делать, если Роджер прилетит сюда собственной персоной, чтобы забрать ее обратно в Филадельфию, где, как он считает, «ее место». Если она и должна, где-нибудь быть, то, несомненно, здесь, так как здесь был Джон. Возможно, она не может сходить на концерт симфонического оркестра, не может поехать кататься на лыжах в Швейцарию или сделать покупки в Париже. Сейчас это не имело ни малейшего значения, как не значило ничего и тогда. Все это было приятно, но незначительно. Важно было оплатить счета. Важно было заботиться о скоте. Роджер был способен на все. Часть его была такой воспитанной, что трудно было поверить в его жестокость. Люди, которые знали его всю жизнь, думали, что он был одним из лучших людей на земле. И он мог быть таким, но существовала и другая его часть, пылавшая безумным ревнивым гневом. Если он прилетит сюда, если она вновь увидит его… если он хоть слегка прикоснется к ней… она знала, что не справится с этим.

Последний раз был самым ужасным.

Его родители были в Европе. Роджер вместо них принял приглашение на званый обед, где было несколько его компаньонов по бизнесу и клиентов. Мишель была очень осторожной в течение всего вечера, следя за тем, чтобы не сказать или не сделать чего-то, что могло быть расценено, как флирт, но этого оказалось недостаточно. По пути домой Роджер начал хорошо знакомый допрос:

Она слишком много улыбалась мистеру такому-то: предложил ли он ей «продолжить» вечер? Предложил, не так ли? Почему она просто не признает это? Он видел взгляды, которыми они обменивались.

Когда они подъехали к дому, Мишель собралась с силами, чтобы бежать в случаи необходимости, но Роджер погрузился размышления в рабочем кабинете. Она отправилась спать, такая измученная от смеси напряжения и облегчения, что практически сразу уснула.

Внезапно вспыхнул свет, и она увидела Роджера. Его лицо было перекошено от ярости, когда он кричал на нее. Напуганная, оглушенная тем, что ее вырвали из крепкого сна, Мишель сопротивлялась, когда он наполовину стянул ее с постели, и начал разрывать ее ночную сорочку, но была беспомощной против него. Он содрал сорочку и начал хлестать Мишель ремнем, пряжка врезалась в ее плоть снова и снова. Когда он прекратил, тело Мишель было покрыто саднящими следами от ремня и множеством небольших, кровоточащих порезов от пряжки. Она так сильно кричала, что теперь не могла выдавить из себя ни звука. Ее глаза были почти полностью закрыты, так как опухли от слез. Она до сих пор помнила тишину, когда он стоял там возле кровати, тяжело дыша и смотря на нее. Затем он упал на колени, спрятав свое лицо в ее спутанных волосах.

- Я так сильно тебя люблю, - сказал он.

Той ночью, пока Роджер спал, она выползла из дома и, поймав такси, поехала в отделение экстренной медицинской помощи. Прошло два года, но небольшие белые шрамы были до сих пор видны на ее спине, ягодицах и верхней части бедер. Со временем они поблекнут, станут почти незаметными, но шрамы, что остались в ее душе от ужаса той ночи, не исчезнут никогда. У всех демонов, которые пугали ее, было лицо Роджера.