Сердцевина яблока: Демифологизированная история The Beatles

Бит не утихает целых три часа. За считанные минуты конденсат покрывает стены и начинает методично капать с потолка на дергающиеся тела нескольких сот танцующих. К полуночи капли уже превращаются в потоки, и в подвале становится не продохнуть. Глубокой ночью изнуренная толпа выбирается наверх по узкой лестнице. Парни стаскивают с себя промокшие рубашки, выжимают их тут же, на тесной улочке, заваленной грудами гнилых овощей и фруктов, и отправляются в долгий путь на окраины — по домам.

Ливерпульские дети — особая порода. Они рано взрослеют среди однообразия закопченных зданий, выстроенных еще в прошлом веке. Тинейджеры конца 50-х почти все свое детство провели, играя среди развалин, оставшихся от бомбежек последней войны, пока их отцы едва перебивались работой, которую находили в опустевшем порту. Для завсегдатаев «Пещеры» (их называли «пещерными жителями») бит-музыка была одним из немногих доступных развлечений.

Костяк «тедди-боев» середины 50-х составляли в основном выходцы из ирландских рабочих семей. Их вотчиной были клубы, обслуживавшие район доков, — маленькие кабачки и пивнушки для моряков, где стояли «джук-боксы»^[8], игравшие американские пластинки. «Теды» видели в рок-н-ролле еще одну форму протеста против ценностей пролетарского образа жизни своих родителей. Пьянки, драки и танцы под громкую музыку Билла Хейли в городских клубах и окраинных танцзалах сделались единственным времяпрепровождением «гризеров»^[9]. Родители, принадлежавшие к среднему классу, наказывали своим детям держаться подальше от «гризеров», но детей было не так-то просто запугать. И все же рок-н-ролл в Ливерпуле (как, впрочем, и в Америке) в те годы был почти исключительно достоянием молодежи из рабочих семей.

В очередях, что выстраивались у зала «Бруклин Фокс» в 1954 году, в основном стояли хулиганистого вида парни с жирными, гладко зачесанными назад волосами. На них были футболки с ловко закрученными в рукава пачками сигарет, закатанные голубые джинсы и белые носки. Они валом валили на шоу Алана Фрида^[10], первого продюсера рок-н-ролла. Детей из богатых предместий здесь было раз-два и обчелся, да и те предпочитали помалкивать о своем происхождении.

Массовые беспорядки в «Бруклин Фокс» и «Манхэттен Парамаунт» не оставили сомнений в том, что рок-н-ролл завоевал Америку. Но его тут же прибрали к рукам телепродюсеры: они подвергли рок-н-ролл санитарной обработке, смягчили и разбавили его, сведя до уровня слезливых романсов, столь милых сердцу филадельфийских тинейджеров^[11]. Суть рока оказалась выхолощена. Его завернули в целлофан и отдали на откуп телевидению, этому «великому нивелировщику».

Но в Англии на тот момент еще не нашлось продюсера, которому приглянулась бы идея рок-н-ролльного шоу. Поэтому рок оставался локальным и первозданным. Когда прошла эра «тедди-боев», рок-н-ролл начал разбивать классовые барьеры, прежде всего в Ливерпуле, где он имел особенно сильные позиции. В 1959 году в центре Ливерпуля уже было более десяти бит-клубов, а на окраинах расплодилось множество танцзалов, пороги которых обивала тьма-тьмущая рок-н-ролльных групп, согласных играть за мизерную плату. Спрос на эту музыку вырос настолько, что «Пещера» перестала принимать у себя джазменов и переключилась на бит-группы. Одной из первых таких групп были Silver Beatles.

Пэт Дилани^[12], здоровенный ирландец, почти двухметрового роста, с щетинистой бородкой, устроился вышибалой в «Пещеру» как раз в тот переходный период, когда бит уже проник в клуб, но и джаз еще не сдавал своих позиций: днем здесь играли бит-группы, а по вечерам — только джазмены.

«Этот парень вышел из-за угла, свернув на Мэтью-стрит, — вспоминает Пэт. — На нем была черная “кожа” и джинсы. Он явно направлялся к “Пещере”. “Ну, быть беде”, — подумал я».

Здоровенная ручища Пэта преградила путь Джорджу Харрисону.

«В кожанках мы сюда не пускаем, сынок. Ты уж извини». — «Но я здесь играю, я в группе».

Три девчонки бросились выручать Джорджа. Пэт нехотя убрал руку и пропустил парня в «коже»…

Всего за несколько месяцев джаз был окончательно выжит из «Пещеры», и клуб стал привлекать иных посетителей. Новая публика считала себя особым племенем таинственных «ночных людей». Странно, что она никогда не называла себя «подпольем». По сути дела, это была обыкновенная провинциальная молодежь, желавшая позлить своих родителей, которые, в свою очередь, никак не могли взять в толк, что каждый вечер тянет их отпрысков в этот темный, сырой подвал, откуда они возвращаются оглохшие и насквозь мокрые от пота.

Новая музыка притягивала в клубы самые широкие слои ливерпульской молодежи — от совсем юных школьников до молодых поэтов и художников, для которых излюбленным местом встречи был «Крэк»^[13] — знаменитый ливерпульский паб, завсегдатаем которого во время учебы в гуманитарном колледже был Джон Леннон.