Пока она поднималась по лестнице в свои покои, со двора доносились визг пилы и стук топоров. Недавно Симон Волшебник специально нанял плотников. Они строили по его чертежам какую-то странную машину. С ее помощью Симон собирался нанести христианам окончательное поражение.
Какой-то незнакомец в мятой тоге поднял жирную руку и поприветствовал Елену. Затем развязно крикнул ей вслед: «Дрозды вьют гнезда в шапке философа». Эти слова должны были по всей видимости означать, что он принадлежит к братству римских магов и волшебников. Правда, ему не повезло: Симон определил его в ассистенты. Во время выступлений великого волшебника в Риме он должен был оставаться невидимым и лишь в нужное время ему предписывалось выкрикивать замысловатые заклинания или шептать что-то таинственное в акустические трубы.
Не обратив на крикуна никакого внимания, Елена быстро поднялась к себе в комнату. Первым же делом она поспешила ополоснуть пылающие щеки благоухающей водой из маленького фонтанчика. Она еще была погружена в невеселые мысли, когда на пороге появилась рабыня.
— К тебе посетитель, хозяйка, — сказала девушка. В этом странном доме рабы были вышколены безукоризненно. Поэтому, даже не дожидаясь вопросов, она поспешила пояснить: — Молодой, красивый… Думало — грек. Одет просто, но ткань одежды дорогая. Думаю, кошелек его худ, как и он сам. Со стороны видно, что он чувствует себя не в своей тарелке.
— Ты сказала мне все, кроме его имени.
— Я уверена, что он не назвал своего настоящего имени. Он только сказал, что видел тебя в Иерусалиме и что зовут его Александр.
Елена быстро вытерла лицо.
— Проведи его в ту маленькую комнату на первом этаже. Ты знаешь, о чем я говорю. Не предлагай ему ни вина, ни каких-либо других напитков. Скажи ему, что я не могу прийти прямо сейчас, только… — ее черные брови нахмурились. — Только не давай ему уйти.
С тех пор как слава окутала Симона своим бархатным плащом, его жизнь приобрела лихорадочный характер. Это очень странным образом сказалось на психике Волшебника. Большую часть времени он находился в прострации, обдумывая какие-то новые умопомрачительные планы. Самое главное, что он никому не рассказывал о них. Он совсем махнул рукой на дом, предоставив Елене вести все дела. Его совершенно не интересовало то, что происходит в нем: ни работы, ни перестановки. На Елену разом свалилась куча забот. В довершение всего Симон стал пить. И это только усложняло девушке задачу по ведению хозяйства.
Она нашла его на террасе. Он лежал на кровати в своей широченной желтой тунике, на которой яркими красными буквами было вышито его имя:
— Сядь и послушай, что я хочу сказать тебе! — крикнула она. — Что может быть бесполезнее на свете, чем птица со сломанным крылом? Ну так я скажу тебе, император болванов! Это волшебник, у которого дрожат руки.
Но Симон уже достаточно нагрузился вином, чтобы оставить упрек без ответа.
— Сильна ли моя рука или нет, какое это имеет значение? Сила заключена в моем разуме. А он не дает осечек.
— Да ты уже пьян, — сказала она неприязненно. — Но у меня нет времени заниматься тобой. Ладно, ничего не изменится, если ты подождешь немного. А сейчас попробуй вспомнить, готов ли эликсир той богатой вдовушки, которая приходила вчера вечером.
— А, да! Та толстая вдова из провинции. Да, ее любовный эликсир готов. Но вот только я не понимаю, чем он может помочь этой отвратительной, дряблой креветке.
Елена ничего не ответила, она уже исчезла на лестнице. Ее нисколько не интересовали разглагольствования пьяного Волшебника.
— Моя крошка сегодня в плохом настроении! — громко сказал Симон.
Он встал с кровати и неровной, шатающейся походкой подошел к парапету балкона. Облокотившись на него, он долго смотрел на просторные храмы, поднимавшиеся по склону Паладиума. Затем принялся бормотать.
— Двадцать тысяч, пятьдесят тысяч, сто тысяч! Их глаза широко открыты, они начинают верить в меня. Пройдет еще немного времени, и у меня будет больше последователей, чем у Иисуса. Но, что касается меня, я не так добросердечен. Как Нерон на меня смотрел! Я видел, как он был заворожен и даже испуган. Он захотел тут же поговорить со мной. И мне было нелегко отвечать ему. Мне очень не хотелось раскрывать перед ним всю суть. Он верит, что я обладаю волшебной силой. Может быть, пройдет время, и он напишет обо мне поэму! Кто знает?
Он выпрямился и окинул окрестности победным взором. Затем его взгляд остановился на вершине Паладиума. Словно в немом приветствии Симон поднял руки.
— О Цицерон, если бы ты был сейчас жив и стоял там на балконе, — закричал он. — Мы, два великих человека могли бы обмениться приветствиями. Да, сейчас самый великий из волшебников приветствует тебя, самого великого из ораторов. Пусть вот уже более ста лет ты гниешь в своей могиле, я все равно приветствую тебя!
Заплетающейся походкой он вернулся к кровати.