Серебряная чаша

Василий даже не заметил, как изменилась тема их беседы. Ужасные воспоминания о произошедшей трагедии снова овладели им. Юноша с ненавистью сжал виски и подумал: «Но почему… почему мне не вернуться обратно к Нерону? Я покаюсь и благодаря лести вновь завоюю его доверие. И однажды, оставшись с ним наедине я скажу: „Скажи, Цезарь, помнишь ли ты Юли-Юли, маленькую танцовщицу, которая танцевала в твоих сандалиях? Ты еще убил ее тогда?“ А после я перережу ему горло и этот золотой голос замрет навеки». Эта мысль не успела покинуть его, как паника охватила юношу: «Нет, должно быть, я еще не стал настоящим христианином. Ненависть все еще живет в моем сердце». Он пришел немного в себя, лишь добравшись до последнего окошка в длинном коридоре. Он посмотрел в него и снова увидел Петра в белой чистой одежде. «Но ведь именно он, снова подумал Василий, — вытащил тогда меч и отсек ухо Малху. Не значит ли это, что Господь допускает, что верующие в него могут быть подвержены злости?»[84]

Он еще долго размышлял над этим, пока его мысли не прервала фраза, прозвучавшая из зала:

— Неужели мы не в силах ничем помочь рабам Квинтия Клария? Ведь завтра они умрут.

В зале воцарилась мертвая тишина. Все застыли на местах, и Василий слышал, как зашуршала одежда на одном из присутствовавших, когда он устало присел у стены.

— Я знаю, знаю, какая мысль не дает вам покоя. — Печаль и сострадание сделали голос Петра еще более резким. — Вот вы сейчас стоите и спрашиваете себя, не воля ли это Господа, чтобы сотни мужчин и женщин были казнены за преступление, которого они не совершали. Друзья мои, послушайте меня! Послушайте! Имейте терпение и постарайтесь понять! Накануне сражения каждый знает, что завтра тысячи молодых людей в расцвете сил будут порублены на поле брани. Вмешивается ли Господь, чтобы пресечь эту отвратительную бойню? А если разливается река? Или происходят землетрясения и извержения вулканов и города рушатся и горят?.. Нет, Господь не протягивает свою длань, чтобы отвести от людей разрушительную, смертоносную лавину. Жизнь на земле тяжела из-за жестокости природы и людской злобы. И так было всегда со времен основания мира.

Он немного помолчал, а затем продолжил:

— Послушайте то, что я хочу сказать вам… Для того, чтобы учение Иисуса обосновалось в людских сердцах, человек должен пройти сквозь тяжелые испытания. И с каждым днем я все яснее понимаю, что это испытание будет происходить здесь, в Риме. В городе, к которому обращены глаза всех живущих на земле, городе, где царствует этот странный и жестокий император. Казнь этих несчастных рабов, которые сейчас заточены в темнице, всего лишь начало. Рим узнает такие кровавые дни, которых мир еще не знал, и многие из присутствующих сейчас в этом зале будут замучены. — Петр перевел дух. Его голос звучал, подобно триумфальным трубам. — Я надеюсь, что я буду среди тех, кто примет муки и увидит великолепие грядущего. Если быть откровенным, то я вижу, с каким мужеством все христиане Рима примут мучения. Они поразят людей своей верой. Я слышу, как люди говорят: «Так кто же этот Иисус? В чем же Его тайна, если столько мужчин и женщин умирают за Него в таких мучениях?» И тогда истинная вера разольется подобно водам по всей земле и все… все преклонят колени перед живым Богом.

Василий не спускал глаз с Петра. Он слушал и знал, что все, о чем говорил апостол, сбудется. В свое время Лука подготовил его к этому. Он показал ему, что сильная вера в хрупком человеческом сердце гораздо большее чудо, чем неожиданное освобождение пленного раба.

— Сегодня вечером, — заключил Петр, — когда окончится наша встреча, я отправлюсь к воротам тюрьмы. Может быть, произойдет чудо, может быть, Господь сделает так, что падут стены и я смогу войти в темницу, где томятся эти несчастные. Я постараюсь убедить их в том, что палачи Нерона приведут их в мир вечного мира и радости. Может быть, мне удастся сделать мужественными их сердца и они смело посмотрят в глаза смерти, когда пробьет час. Так обратимся же взглядом к грядущему дню! Наша кровь оросит землю, и, когда настанет час жатвы, всходы удивят весь мир!

6

Было уже очень поздно, когда дверь комнаты Василия отворилась и вошел Петр. Он подошел к юноше и сел рядом с ним на скамейку у стены.

— Глаз Господень следит за тобой, — сказал он. — Он вырвал тебя из когтей злобного императора. Как бы хотелось и нам вырвать из лап смерти тех несчастных, что находятся сейчас в тюрьме.

— Я скрылся из зала, полного гостей, в сахарном ящике, который предназначался для маленькой танцовщицы, — ответил Василий с горечью. — Я даже не успел обрадоваться своему спасению как… как…

— Не надо плакать… Люди, подобные этой девушке, будут вознаграждены…

Они немного помолчали, затем, хитро блеснув глазами, Петр спросил:

— Признайся, ты, наверное, очень удивился, когда увидел меня там внизу? Ты ведь и предположить не мог, что Чефас, старый Чефас, прислуживающий в харчевне, не кто иной как Симон из Галилеи, которого еще называют Петром?