Серебряная дорога

Он выбил пальцами барабанную дробь по рулю под аккомпанемент щеток стеклоочистителя.

— Как у тебя дела в Свартшё?

— Хорошо.

— Все нормально с Биргером и его семейством?

— Угу.

— Как это — жить вместе?

— Прекрасно.

— То есть ты не жалеешь ни о чем?

Она прищурилась и посмотрела в сторону березы. Волосы Вороны выглядели необычно в сером свете умирающего дня.

— Нет.

— Здесь нечего стыдиться, скажи, если жалеешь. Вы же оба молодые, вся жизнь впереди.

— Я не жалею.

Кислое дыхание Торбьёрна наполнило салон, когда он вздохнул.

— Вы не могли бы приехать и поесть с нами как-нибудь? Ты и Карл-Юхан? Мы скучаем по тебе, как я уже говорил.

— Мм…

Он снова посмотрел на нее печальными глазами:

— Я с удовольствием стал бы твоим отцом, если бы ты только дала шанс.

Мея обняла рюкзак и потянулась к двери:

— Мне не нужен отец.

* * *

Она лежала на кровати и играла с собственной тенью. Строила планы своего освобождения вместе с силуэтом, пристроившимся по соседству на стене. Ей следует держать ведро-туалет наготове, когда откроется дверь. Плеснет ему в глаза мочу, чтобы он не видел, как она поднимет тумбочку, единственный предмет в комнате, который можно использовать в качестве оружия. Ударит его со всей силы по голове, лишит сознания и пробежит мимо него. Вверх по лестнице. Она не знала, что там снаружи, есть ли еще запертые двери, но решила рискнуть.

Порой его не было по несколько суток — кто ж его знает, когда он придет. Часов у нее не было, и ориентировалась во времени она по еде Если он долго не появлялся, еда засыхала или портилась. Иногда она боялась, что дверь уже никогда не откроется. Это казалось странным, но при всем страхе перед ним ей хотелось, чтобы он поскорее пришел. Подохнуть в одиночестве — это было страшнее.

Она поставила тарелку с засохшей едой на пол и попробовала поднять тумбочку. Сделанная из дерева, она была тяжелой, и вдобавок поднимать ее было неудобно. Вскоре у нее заболели руки и грудь.

— Нам надо есть, — сказала она тени на стене. — Если мы хотим, чтобы все получилось.

Она проснулась от вспышек камеры. Он стоял над ней и фотографировал, кожа державшей объектив руки была красной и шелушащейся, возможно, от холода. Она натянула одеяло на себя и закрыла лицо руками. Он стащил с нее одеяло, обнажил живот и бюстгальтер и перестал снимать, только когда она заплакала.

Тяжело дыша, он заходил по комнате:

— Ты же почти ничего не съела! Пытаешься уморить себя голодом?

— Мне нездоровится, нужен врач.

Он бросил на нее настороженный взгляд, как бы предупреждая не делать глупостей, убрал засохшую еду в мешок для мусора и положил новую: колбасу, картошку и тертую морковь. Плюс еще два термоса и плитку молочного шоколада.

Она увидела, как тень на стене пришла в движение.

— Я думала, ты не придешь больше.

Он ухмыльнулся:

— Значит, скучала по мне?

Она потянулась за шоколадкой, развернула ее:

— Ты пахнешь зимой. Холодно снаружи?

— Не буду говорить, как пахнешь ты. Разве ты не видишь воду и мыло? Неужели трудно помыться?

Она отломила кусочек шоколада, положила на язык и снова заплакала.

Он прикоснулся к ее волосам:

— Может, помочь тебе помыть голову?

Она подтянула колени к груди — тень на стене последовала ее примеру. Слезы текли по щекам, смешиваясь с соплями. Шоколад приобрел солоноватый привкус.

— Зачем ты фотографировал меня?

— Потому что хочу видеть тебя, даже если я не здесь.

— Ты живешь один? Или у тебя есть семья?

— А в чем дело? Ты ревнуешь?

— Я просто любопытная.

— Любопытство может дорого обойтись.

Его рука соскользнула ей на щеку. Она старалась не шевелиться, прилагала максимум усилий, чтобы не отпрянуть. Он провел по ее губам большим пальцем.

— Есть у меня семья или нет, — сказал он, — я в любом случае хочу быть с тобой.

* * *

Девчушка стояла на остановке в ожидании автобуса. Уличный фонарь горел, освещая ее рассеянным светом, белокурые волосы выбились из-под натянутого на голову капюшона. Именно на волосы он и среагировал. И на то, что она была одна.

Не задумываясь, Лелле пересек левую полосу и подъехал к стеклянному павильону. Опустил стекло с пассажирской стороны и махнул ей. Он знал, что это не Лина, но все равно нахлынуло разочарование, когда он убедился, что перед ним не его дочь.

Девушку звали Мея, и она была новенькой в их школе. Она сидела у окна и проводила бóльшую часть урока, рисуя изящные узоры на полях тетради. Пока он не трогал ее особенно — пусть освоится, и к тому же она выглядела очень одинокой, ранимой.

Мея нерешительно сделала несколько шагов к его машине, он видел, как блестели глаза, прятавшиеся в тени капюшона.

— Я еду домой, подвезти тебя?

Она скосилась на дорогу — автобус так и не пришел.

— До Свартшё, где я живу, более десяти километров.

— Не играет никакой роли, меня все равно некому ждать.

Девчушка колебалась, взвешивала, как ей поступить. Потом сделала два быстрых шага к машине, открыла дверь и проскользнула на сиденье. От нее пахло дождем, вся куртка была мокрой.

Лелле развернулся и поехал по Серебряной дороге назад.

— На автобус особо нельзя полагаться, — сказал он.

— Да, постоянно опаздывает…