Гремит гром, долгим яростным раскатом. Ветер швыряет в окно капли дождя, потом пригоршню града. «Вставай, – шепчет Янгред, глядя на утесы, которые снова и снова лижет шторм, на оцепенелую коленопреклоненную фигуру. – Вставай!»
Он не успевает закричать, когда приходит большая, высотой с убитое чудовище, волна с жемчужным гребнем, и обрушивается с той же злостью. На глазах Янгреда мальчик выпускает меч из ослабших рук и падает в воду, даже не попытавшись ни за что уцепиться. Янгред снова оборачивается к ёрми, хочет крикнуть «Что ты наделала?», но ее нет, как и самого трона. Зала пуста, вся в пыли и паутине, дверь распахнута.
И тогда он наконец срывается с места и бежит.
К морю ведет лестница, длинная и крутая – сложно ведь было обуздать хребты, прорубить хоть какую-то дорогу. Янгред спотыкается; ветер то пихает его в спину, то бьет по лицу, кидает в глаза соль, но с каждым шагом что-то в детской душе меняется. Она уходит в прошлое, где ей место. Янгред снова обретает себя – того, кто вывел наемников сквозь ворота в граничной стене. Того, кто прекрасно знает имя утонувшего мальчика.
У воды он становится уже полностью собой – тем, кто сжимал чужие окровавленные руки, тем, кто видел ореол вокруг чужой головы. Он пробегает по крупной обледенелой гальке берега и видит бездвижное тело там, где об эту гальку пеной разбиваются волны. Голова Хельмо не разбита, ни одно кровавое пятно не расцветило ни камни, ни рубашку. Волосы слабо, мерцающе сияют. И он тоже стал собой – взрослым.
Казалось, его не могло так просто выбросить сюда; казалось, он должен был остаться в глубине. Насколько изломали его кости, изувечили лицо? Янгред уже не бежит, а идет к нему – на трясущихся ногах. Каждый камень впивается в босые стопы. Небо над головой почти черное от продолжающейся бури. Тучи сгустились, ни одна молния больше не освещает побережье, точно страшась. Янгред оборачивается на замок, где светится лишь одно окно, и наконец решается: присев, берет Хельмо за плечо и переворачивает на спину. Тело безвольное, уже даже окоченело. Но стоило пальцам чуть сжаться, как дрожат светлые ресницы, сходятся на переносице брови, знакомые морщины раскалывают лоб. С хриплым вздохом Хельмо открывает затуманенные болью глаза.
– Я… заслужил это.