Серебряная клятва

Первая любовь, значит, заела… Зарычать опять захотелось: ну что это за тяга печься о дурных людях? Сира его чуть не убила. И это только первый в списке ее грехов.

– Надеюсь, не подаришь ей пару городов? – опасливо спросил Янгред. Учитывая доброту Хельмо, он бы даже не удивился. Но тот покачал головой:

– Земля – это люди. Ничего такого не будет. Но если в храме правда случилось чудо… – он убрал солнечный знак обратно под рубашку, – то это чудо и для лунного народа. Они все еще наши братья. Пусть и идем мы разными дорогами. Пора это принять.

Братья, не только враги. Янгред покачал головой: правда это, но не простая. Не понять ее народу, у которого и братьев-то нет.

– Куда клонишь? – продолжил выпытывать он.

Хельмо лишь улыбнулся. Было похоже, что сам он в восторге от своего плана.

– Скоро расскажу. Нас не убудет, поверь. А сейчас пойдем в храм.

И, продолжая улыбаться все так же загадочно и решительно, он начал подниматься.

9. С миром

Лусиль не вняла просьбам, не открыла ворота Ольяны. Выехала сама, стараясь попрямее и поувереннее держаться в седле, и даже показала храброе величие: не взяла отряд. Лишь с десяток железнокрылых сели на городской стене, чтобы наблюдать издалека.

Вражеские командиры на белых огнегривых лошадях ждали шагах в ста от ворот; казалось, никого больше нет на подъездной дороге. Лусиль недоверчиво скривилась: как же, выманивают, не иначе. Было глупо соглашаться, силы пока есть, Ольяна верна – город приграничный, древний, здесь испокон веков жило много лояльных людей. Конечно, уйти придется. Отец не велит сбежавшим войскам поворотить, прямо пишет: «Быстро домой!», точно зовя загулявшихся детей со двора. Все ведь узнали: царевна Лусиль – лишь Сира, стрелецкая дочь. Зло брало при мысли: он, все он. «Хвостик» Грайно, как он вообще мог ее запомнить и узнать, с ним столько детей дружило! И что теперь ему надо? Не извиняться же приехал. А ну как мстить будет за то, что подослала людоеда и побила царевича?

Лусиль подъезжала все ближе, храбрилась, но было скверно. Она жалела уже, что вразумила Влади, рвавшегося с ней, словами: «Кто-нибудь должен вернуться к отцу». Услала королевича на бастион, велела взять мушкет на случай провокаций. Влади упирался долго, предлагал сделать все наоборот, но в конечном счете, как и всегда, уступил. У Лусиль в том был расчет: зная себя, она опасалась, что разрядит мушкет врагам в головы просто так. От затянувшейся неопределенности она совсем потеряла покой. Угроза жизни Влади могла померещиться ей в простой улыбке. И тогда она не только не принесет домой хорошее, но и приволочет дурное – целую армию злобных рыжих дикарей, будь они неладны.

– Здравствуй, Сира!

Хельмо крикнул это издали и, сделав жест соратнику не двигаться, поехал навстречу. Она не откликнулась на гадкое, чужое, так и не приросшее назад простецкое имя. Поджала губы, промолчала, остановила лошадь. Вздернув подбородок, стала ждать, пока с ней поравняются. Дождавшись, смерила воеводу равнодушным взглядом.

– Здравствуй, Сира, – повторил Хельмо, решив, что его не слышали.

– Меня не так зовут. – Прежде чем ответить, Лусиль выдержала небольшую, еще на один презрительный взгляд паузу. – Имей уважение.

Лошади стояли почти вплотную. Хельмо растерялся, потупился, но тут же опять посмотрел светлыми глазищами. Вспомнилось: в детстве она от этих глаз млела, они казались такими добрыми, приветливыми. И сейчас не было в них злости, но и кротости не было.

– Лусиль. – Хельмо учтиво склонил голову. – Королевна Лусиль Луноликая.

Издевался. Еще и издевался! Точно как в лагере под столицей. До сих пор Лусиль не до конца понимала, почему тогда растерялась от его оклика, почему не сделала недоуменное лицо, мол, «Как-как вы меня назвали?», почему не спросила: «Чем докажешь?» Но похоже, правильно она призналась хоть Влади, а может, стоило признаться и всем своим, чтобы не было в рядах такой растерянности. Некоторым, и не только острарцам, ведь правда было не все равно. Некоторые верили, что сражаются за настоящую царевну. А она… она дала эту надежду уничтожить чужому длинному, ядовитому языку. И вот, пожинала теперь плоды. Видно, правда не доросла до настоящих войн.

– Королевна, – горько передразнила Лусиль, приосаниваясь. – От царевича слышу!

Знала ведь: в народе еще недавно прочили его на трон. Поди расстраивается, что родная семья не пустила, завидует Совенку. Если и нет, слова его явно задели, он покраснел:

– Нет, что ты, я не царевич, я…

– Да мне-то что за дело? – прервала она, настороженно наблюдая, не дернется ли, не потянется ли к пистолету. – Что тебе надо? Гнать нас пришел?

Хотела надерзить, даже нарваться, заявив: «А не уйду!» Изменило на миг благоразумие, победила досада. Но Хельмо, опережая ее, ровно, непринужденно ответил:

– А прогоню, если захочу.

Да, все те же глаза, светлые и добрые, только не по ее честь теперь доброта. Другое в глазах затаилось – предостережение, мягкое, ненастойчивое. Нет, он не нападет сейчас, ясно. Не нападет, но многое потом, если что, припомнит.