Серебряная клятва

– Верная мысль, – донеслось в спину.

Хельмо не стал оборачиваться и прибавил шагу. Больше всего он боялся услышать смех.

* * *

Вдова градоправителя не понравилась ему – за минувший день, невольно возвращаясь к встрече раз за разом, Янгред в этом уверился. Насколько поражала ее красота, настолько же настораживали речи и жесты, сладкие и стылые одновременно. Мелькнула даже подспудная мысль: а сам ли умер ее супруг, на которого Хельмо надеялся?

До последнего Янгред не собирался делиться подозрениями, планировал ждать: придут ополченцы из голубого города – он выдохнет, не придут – поможет Хельмо что-то решить. Как, что? Он не загадывал. Вообще постарался отодвинуть эти мысли подальше и тем более не допускать другую, совсем нехорошую: а ну как каждый город будет встречать так? «Мы тебе, воевода, рады, но людей не дадим – страшно»? Отрешиться почти удалось. Вот только все мысли разом вернулись и расцветились новыми омерзительными красками, когда появились эти тележки. В глубокой ночи. Ну конечно. И передали их потихоньку, человеку с самым доверчивым лицом, а не главнокомандующему.

Умом Янгред и сам понимал: домыслов мало, хорошим их не встретят. Но чутье, и так растревоженное радостью Лисенка, завыло в голос от одного взгляда на изящные кувшины и глянцевые бока фруктов. Все так идеально выглядело. Пахло. Манило: «Угощайтесь, не отказывайте себе ни в чем». Накатила на несколько мгновений паника: а ну как все же надумывает? А ну как все неловко, но от души, без зла? Но тут он вспомнил слово, одно-единственное слово, брошенное бедной вдовой напоследок.

«Прощайте».

А потом еще несколько, и на площади-то его настороживших.

«Вряд ли это займет много времени».

Картинка сложилась. Появление иноземных кораблей стало понятнее. Тут что-то планировалось, а гости помешали. Договорилась ли Имшин с земляками или действовала сама, она вряд ли желала воевать за царя. Зато сами обстоятельства – Смута, невозможность Хинсдро контролировать наместников и вовремя получать сведения – были ей на руку. Ну недосчитается Острара города! Даже отбить не сможет, нет сил. Просто. Очевидно. И – да, по всему выходило, что он, Янгред, – тоже плохой гонец. Довесок к Хельмо, голова которого просто не могла остаться на плечах. Вот только Янгред свою голову любил и не планировал пока с ней расставаться. Поэтому, когда Хайранг, убедившись, что Хельмо не вернется, ожидаемо взорвался, он был готов обороняться. Пусть и стало на душе куда поганее, чем Янгред ожидал.

– Ты сошел с ума! – Не возглас, шипение. Хайранг ощерился, втянул голову в плечи и впрямь напоминал рассерженную лису, которой прищемили хвост. – Ты трижды безумец!

– Много. – Собравшись, Янгред поднял брови, мол: «Ну-ну, покричи еще», и обернулся. В городе пока было тихо. – Когда это я трижды себя выдал? Я вроде неплохо скрываюсь.

Остроумие не оценили. У Хайранга даже волосы местами встали дыбом.

– Когда попрал здешние обычаи на пустом месте, – продолжил он нервным шепотом, загибая первый палец. – Когда решил, что мальчик меня убьет, и поднял меч. – Он загнул и второй худой палец, пересеченный шрамом. – И, наконец, сейчас, когда дал ему уехать! – Он сжал кулак и смешно – это всегда выглядело смешно – потряс им. – Ты…

Ну надо же. И его-то Хельмо очаровал, и он-то на его стороне.

– Он не мальчик. – Слова вырвались, прежде чем Янгред отдал себе в них отчет, и Хайранг осекся. – Он главнокомандующий армией, и я уже убедился, что не просто так. Но он в большой беде как раз из-за этих самых обычаев. И я понимаю его ярость.

Хайранг помедлил, но не решился спорить, зато продолжал напирать:

– Понимаешь? Ну так и чудесно! Тогда ты должен…

– Нет, я за ним не поеду, – сухо оборвал Янгред. – Мне и так есть чем заняться. А он проветрит голову и вернется. Именно потому, что он не мальчик.

Он не был уверен, но чувствовал, примерно так же, как подвох с тележками, и хотел надеяться. Последний пойманный взгляд Хельмо на самом деле сводил его с ума: там было такое, что слишком много вспоминалось горького. Будто посмотрело само прошлое – один маленький бастард, которого бросили в плену, а потом обозвали пажом.

– Тогда поеду я, нельзя так. – Хайранг шагнул в сторону.

Янгред, не церемонясь, ухватил его за предплечье.

– Нет. Ты будешь делать то, что я скажу. Поверь, у тебя тоже есть дела.

Хайранг, поджав губы, высвободился, глянул так, что во второй раз хватать расхотелось. Да, все как в детстве: и тогда его легко было выбить из колеи парой резких или снисходительных фраз, но стоило ему в колею вернуться – берегись.

– Да? Ну расскажи, – прозвучало с угрозой. Он был более тощим, но дрался не хуже и, казалось, как раз об этом вспомнил. Янгред поспешил воззвать к его разуму, но провоцировать новыми остротами побоялся. Приложил палец к губам и ровно, просто сказал очевидное:

– О пустом месте речи нет. Еда отравлена, друг мой. Отравлена до последней виноградины, и нас ждут неприятности, если мы…

– Доказательства, – перебил Хайранг устало.