Серебряная клятва

– Что?.. – Янгред облизнул губы, но тут же заставил себя не обращать внимания на злой тон, каким убеждают детей, что монстр из вулкана не вылезет. Ну конечно. Время безоговорочного доверия прошло много лет назад, а ставки слишком высоки.

– Судя по тому, что я знаю об этом народе, он очень радушен, и мне непонятно, с чего ты встал на рога, – все же продолжил Хайранг. – Осторожность разумна, но давай помнить: угощает тебя не Лусиль Луноликая. Сейчас я тебе… – Хайранг потянулся к повозке, нацеливаясь на красивую виноградную гроздь, но Янгред ударил его по руке. Этого Хайранг уже не выдержал, рыкнул: – Да что с тобой? Мне поднять с командованием вопрос о твоем здоровье? Ты хоть понимаешь, что ты…

Янгред выругался, встал так, чтобы закрыть горку фруктов, и ненадолго зажмурился. Уверенность не отпускала его, но снова он ясно осознавал: а действительно? Что могло хоть косвенно подтвердить его подозрения, кроме пары фраз; чем он мог подкрепить поступки? Если разобраться, в глазах Хельмо и Хайранга он выглядел дико, и существовала крошечная, но вероятность, что он… не прав? Янгред глянул на лошадь, которую недавно угостил яблоком. Та смотрела на него, казалось, с издевкой. И не дохла.

– Хорошо, – медленно начал Янгред. – Ладно, Лисенок… у меня нет прямых доказательств. Согласись, если бы они были, я бы не довел до такого с Хельмо. Но…

Хайранг хоть слушал – не уходил, не покушался на тележки. Может, все-таки вспомнил, что в детстве Янгред почти не ошибался. Ни в чем, кроме любви к отцу.

– Я почувствовал неладное в том, как с нами общались, – вздохнув, сказал Янгред. – Я видел довольно людей и обычно понимаю, когда они мне рады, а когда я им мешаю. К тому же порт правда забит чужими кораблями, и многие отлично вооружены. Но пригнали их не чтобы помогать нам воевать.

Звучало слабо. Хайранг тоже вздохнул; казалось, он хочет провалиться сквозь землю; Янгред ждал, что он опять зарычит, или не зарычит, но обдаст таким холодом, что жить расхочется. Столько стоило детское бегство. Но терпения Лисенку было все еще не занимать, и он лишь замученно спросил:

– Ты же понимаешь, какова цена вероятности, что сейчас ты ошибся? Вся дипломатия, все надежды твоих братьев. Да и оскорбишь инадцев – слаженно воевать не выйдет.

– Понимаю, – собравшись, отозвался Янгред и, опять повинуясь, скорее, чутью, положил руки ему на плечи. – Лисенок… – Хайранг хотя бы не отпрянул. – Я также понимаю, какова цена вероятности, что я прав. А ты?..

Хайранг отвел взгляд. Он не ответил, но наконец едва уловимо кивнул, тоже покосился на лошадь и, явно убеждая себя, пробормотал: «Может, медленная отрава… ладно, давай подумаем». Янгред выдохнул, отступил, с усилием вернул голосу бодрость и сказал:

– Нужно разобраться, пока кто-то не полакомился этим всем. – Он бросил под ноги яблоко и с силой раздавил сапогом. – Например, наши прелестные девушки? Они ведь часто прогуливаются по шатрам вечером, ища компанию. Они обрадуются дареным фруктам. Особенно… кто там у нас любит яблоки? Ах да. Яблоки любит…

Он понимал, что хитрит, зато теперь не нужны были дополнительные доводы: заветные имена лучше всех приказов. Хайранг обеспокоенно обернулся на лес. Янгред с удовлетворением улыбнулся.

– Побудь здесь, пока я приведу караульных. За нами наверняка наблюдали с башен, так что постарайся притвориться безмятежным, можешь даже сделать вид, что украдкой таскаешь ягоды, ну или приложись к кувшину. Только, ради Семейства…

– Ничего не пробовать на самом деле, – без труда угадал Хайранг.

Он всмотрелся в раздавленную яблочную мякоть. Она была нежно-розовой. Янгред не знал, выдает ли это яд или нормально для спелых плодов. В высокоградах даже он видел яблоки только по праздникам, и большинство были зеленые и отвратительно кислые.

– Янгред…

Он услышал это уже в спину и обернулся.

– Да? – Он даже понадеялся, что услышит ободрение. Но, конечно, нет.

– Ты дальновиден, я знаю. Но пожалуйста, не забывай. – Хайранг нервно сцепил руки. – Если ты разругаешься с Хельмо, все, на что мы идем, может оказаться тщетным.

От разумных слов стало еще сквернее, но Янгред знал: его лицо не выражает ничего. Хайранг правильно боялся, и сам он должен был опасаться того же. И все же, смотря на сливающиеся с небом стены, слушая шум реки и тщетно ловя за ним стук копыт белого инрога, Янгред явственно осознал, что тревожит его другое.

– Если я разругаюсь с ним, то сам себя не прощу. Он мне нравится.

– Мне тоже, – с облегчением отозвался Хайранг. – Есть в нем что-то… наше.

Кивнув, но промолчав, Янгред пошел вглубь лагеря. От маски надменной невозмутимости – той, что стала привычной, еще когда он примкнул к отряду наемников, когда ему, младшему среди десятков горячих голов, нельзя было выдавать ни грусть, ни обиду, ни слабость, – уже сводило скулы. И очень хотелось расслабить спину, в которую будто вбили пику. «Наше»… Не только в этом дело.