Серебряная клятва

Нехорошо он сузил глаза, будто рассердился, только складки в углах рта были не гневные, а горестные. Хельмо догадался: Вайго, конечно, Вайго. Не думал дядя, что гибель Грайно Грозного станет не освобождением от прежних бед, а началом новых. Бранил, называя растратчиком и безумцем, и не понимал, не мог предугадать, что, как отберут у врага жизнь, сам дядя вместе с большинством любимцев окажется в опале, под подозрением, отлучён от царя. Да где же ему понять?

– Так берёшь?

– Беру, – отозвался Хельмо, только чтобы поскорее всё кончилось.

– Славно. Носи с честью.

Он прижал оружие к себе, бережно убрал в украшенные бирюзой ножны. Рукоять хорошо лежала в руке, будто палаш был родной, будто ковался для Хельмо. От этого сделалось только хуже. Не ребёнок, нельзя плакать, но… первая слеза побежала по щеке и обожгла.

– Пойду я, свет мой. – Хинсдро, кажется, понял, потрепал по плечу. – Царь меня к себе наконец зовёт… может, смягчился.

Хельмо снилось: когда дядя уходил, он сказал в укутанную чёрным плащом спину:

– Грайно не отпели! Я знаю, не отпели и на болоте оставили. Почему? Ведь выяснили, что никакого заговора он не устраивал, это против него кто-то…

Хинсдро резко обернулся, колюче зыркнул. Вокруг его ярких глаз особенно хорошо видны сейчас были болезненные тени. Точно болотные огоньки глядели из трясины.

– Царь сам решил. Царь так решил, слышишь? Не я, где мне? Или хочешь, чтобы и это спросил?

Хельмо не отступил, но потупился, крепче прижал к себе ножны. Он не ощущал себя на свои тринадцать лет. Он словно стал снова ребёнком, едва научившимся ходить и говорить.

– Нет… нет, дядя. Не надо.

Царь едва оправился от лихорадки – почти всё время молчал, не устраивал пиров и смотров войскам, не принимал послов, редко выходил к народу. Теперь никто и сам не хотел говорить с царём лишний раз. Хотя Грайно Грозный умер, Вайго Властный словно забрал себе его прозвище. Боялись его как никогда прежде.

Хельмо во сне прижался подбородком к рукояти чужого палаша.

* * *

Хельмо наяву очнулся, когда холодная сталь коснулась его щеки.

– Я пришёл за твоей головой.

Удар был таким, что раскроил мятые покрывала на месте, с которого Хельмо шарахнулся прочь. В ушах зазвенело: лезвие широкого меча наскочило на червлёный щит с солнцем. Закололо в висках, но, превозмогая дурноту, Хельмо перекатился по траве в поисках хоть какого-то оружия. Враг – железнокрылый – заставил его прянуть в сторону, противоположную той, где были палаш и пистолет. Прежде чем его бы настигли, Хельмо схватил знамя на длинном металлическом древке. Клинок лязгнул по железу. Хельмо изо всех сил напряг руки, вскочил, опять отпрянул, выпрямился, выставил оружие вперёд. Дикарь смотрел на него пристально, исподлобья – широко расставленные жёлтые глаза на лице цвета золотисто-красной меди.

– Не кричишь… – протянул он на вполне чистом солнечном наречии. – Не зовёшь своих.

Хельмо, лихорадочно оценивавший его сложение и наличие или отсутствие другого оружия, ответил не сразу, начал подступать. Железнокрылый, явно насмехаясь и играя, шагнул назад.