Серебряная клятва

– Земля – это и люди. То, что причитается вам, отмерено и решено, за то уплачена своя цена. А насчет Самозванки у меня есть другая мысль, если дядя прав и свершилось чудо. От чуда нас ведь точно не убудет? Подожди, я соберусь. И идём в храм.

И, улыбнувшись, Хельмо начал подниматься с постели.

9 С миром

Лусиль не вняла просьбам, не открыла ворота Ольяны. Она выехала сама, стараясь попрямее и поувереннее держаться в седле, и даже по-своему показала храброе величие: не взяла отряд. Лишь с десяток железнокрылых сели на городской стене, чтобы наблюдать переговоры издалека.

Двое командующих на белых огнегривых лошадях ждали шагах в ста от ворот; казалось, никого больше нет на подъездной дороге. Лусиль насмешливо, недоверчиво скривилась: как же. Её выманивают в засаду, не иначе. Было глупо соглашаться, силы пока есть, Ольяна верна – город приграничный, древний, здесь испокон веков жило много благоволящего к Осфолату люда… конечно, уйти придётся. Отец не пришлёт подмогу, не велит сбежавшим войскам поворотить. Война безнадёжно проиграна теперь, когда все в Доме Солнца знают, что царевна Лусиль – лишь Сира, стрелецкая дочь. Зло брало при мысли: он, всё он. Мальчик, «хвостик» Грайно, с которым ей так нравилось болтать. Как он вообще мог её помнить, с ним столько дружило! Он – воевода, что её погубил. Что теперь ему надо?

Лусиль подъезжала всё ближе, храбрилась, но было скверно. Она жалела уже, что вразумила Влади, рвавшегося с ней:

– Кто-нибудь должен живым вернуться к отцу. Если я вернусь, а ты погибнешь, жизни он мне всё равно не даст. Сиди на бастионе, глупый королевич, возьми мушкет. Увидишь, что кто-нибудь нож за пазухой держит, – пригодишься.

Влади это не понравилось, он захотел сделать наоборот. Они долго спорили, но в конечном счёте, как и всегда, королевич уступил. У Лусиль в этом был расчёт: зная себя, она опасалась, что разрядит мушкет врагам в головы просто так. От затянувшейся неопределённости, от бессмысленного стояния она совсем потеряла покой. Угроза жизни Влади могла померещиться ей в простой улыбке. И тогда она не только не принесёт домой хорошее, но и приволочёт дурное – целую армию злобных огненных язычников, побратавшихся с солнечными. А как сражаются рыжие дикари, Лусиль уже знала.

– Здравствуй, Сира!

Хельмо зычно крикнул это издали и, сделав жест соратнику не двигаться, поехал навстречу. Она не откликнулась на чужое, так и не приросшее назад, отвратительно простецкое имя. Поджала губы, промолчала, остановила лошадь. Вздёрнув подбородок, она стала ждать, пока с ней поравняются. Дождавшись, смерила воеводу равнодушным взглядом.

– Здравствуй, Сира, – повторил Хельмо, видно, решив, что его не слышали.

– Меня не так зовут.

Прежде чем ответить, Лусиль выдержала небольшую, ещё на один презрительный взгляд паузу. Лошади стояли почти вплотную. Хельмо растерялся, потупился, но тут же опять посмотрел светлыми огромными глазищами. Вспомнилось: в детстве она от этих глаз млела. Они казались такими добрыми, такими приветливыми.

– Лусиль, – сказал он и чуть склонил голову. – Королевна Лусиль Луноликая.

– Королевна, – горько передразнила Лусиль, приосаниваясь. – От царевича слышу, будь ты проклят.

Это его задело, он покраснел:

– Нет, что ты. Я не царевич, я…

– Да мне-то что за дело? – прервала она, настороженно наблюдая, не дёрнется ли, не потянется ли к пистолету, к палашу? – Что тебе? Гнать нас пришёл?

– А прогоню, если захочу.

Всё те же глаза, светлые и добрые, только не по её честь была теперь доброта. Другое в глазах таилось – предостережение, мягкое, ненастойчивое. Нет, он не нападёт сейчас, безошибочно понимала Лусиль. Не нападёт, но многое потом припомнит.

– Я даю вам шесть дней, – продолжил тем временем Хельмо. – Шесть дней, за которые мы съездим по делу и вернёмся. Если не уйдёшь, порушим стены и никого уже не выпустим просто так. Будешь потом прорываться с боем. Поняла меня?

Лусиль ещё злее поджала губы. Засвербила мысль: закричать, позвать на помощь. Железнокрылые перепугаются. Перепугается Влади, выпалит врагу в голову. Да только…

– Сира.

Снова к ней обратились гадким именем. Лусиль поморщилась, но невольно заглянула Хельмо в лицо. Оно переменилось, пропала угроза, черты смягчились.

– Сира, ты ещё можешь вернуться домой. В Ас-Ковант.

– Домой? – Лусиль рассмеялась раньше, чем сообразила, что смеётся. – Домой?

Действительно стало смешно. Так смешно, что на глаза навернулись слёзы. Вместо того чтобы стереть их, Лусиль только крепче зажмурилась да и осталась так на пару секунд. Она ощущала: губы от улыбки одеревенели.

– Ведь нет твоей вины в том, что сбежала.

Лусиль смерила Хельмо новым взглядом, от макушки до носов сапог, и брезгливо выплюнула:

– Не нужен мне ваш дом. У меня свой есть.

Даже если там не ждут.

Хельмо не удивился, не разозлился, кивнул, немо говоря: «Так и знал». Губы сказали другое:

– Тогда прими кое-что от прежнего дома. В пути не утянет.

– И подачки мне не нужны от вас.

– И всё же прими.